Пасынки безмолвия - Андрей Фролов

Где-то в глубине, за что ей стало неожиданно стыдно, она вдруг захотела такого поворота событий. Стало бы одной проблемой меньше, верно? А иначе наперво решать, что делать со спасенным застекольщиком. Отпустить на все четыре стороны? Так сразу ведь выдаст. Тогда наверху зафиксируют прорыв периметра, обшарят тоннели и закроют лазы в Купола. За это ее не только другие егеря поблагодарят. Баклажанчик первым будет, если вообще не пришибет. А как Погря эту дилемму решит, так потом еще и с неказистым возиться.

Словно прочитав ее мысли, парнишка настойчиво повторил просьбу:

– Ты должна мне помочь, егерь. Мы же люди…

Снова фыркнув, Яна опустила арбалет. Не убрала совсем, но отвела чуть в сторону и вниз, чтобы не затекали руки.

– С какой стати мне тебе помогать? – спросила она, краем глаза наблюдая за реакцией несостоявшейся крысиной трапезы. Тот стоял неподвижно, вслушиваясь в диалог и глядя на обоих недопонимающими глазами умного животного. – Егеря, видишь ли, отнюдь не благотворительная организация. Не знаю, малыш, каким ветром тебя занесло так далеко под землю, но уверена, свой путь ты выбирал сам…

К удивлению девушки, «малыш» вдруг рассмеялся. Искренне, но устало и обреченно, словно ставя под сомнения ее последние слова. Плечи задрожали под тонкой армейской ветровкой, перемазанной в грязи; из легких вырвался кашель.

– С сегодняшнего дня я в этом сильно не уверен, – ответил он, продолжая всхлипывать и трястись.

Если излишнее веселье не прекратить, с минуты на минуту молокосос скатится в самую настоящую истерику. Качнув арбалетом, Яна привлекла его внимание, заставив оборвать смех. Поинтересовалась негромко, но с нотками угрозы. Чтобы не расслаблялся и не забывал, кто тут управляет ситуацией…

– Как зовут?

– Сорока… Могла слышать обо мне, если включала радио в обед.

Яна снова нахмурилась, окончательно перестав понимать происходящее. Сорока тем временем проявил недюжинную проницательность, прочитав ее мысли, будто парниковый шаман.

– Лотерея, – просто пояснил он, но за этими словами Погремушка расслышала горечь и боль. Встрепенулся и молчун, вдруг посмотрев на людей с новым, неподдельным интересом. – Меня выбрали. «Морковка», если неясно. Повезло, да?

– Мне-то что? – отрывисто просипела Яна, проклиная себя за то, что голос подводит, выдавая неискренность. – Сам знал, на что идешь. Мог бы миллион выиграть…

– Мог. – Сорока вздохнул, невесело усмехнувшись в бороденку. – Но не выиграл. Теперь там, – он осторожным движением поднял правую руку, ткнув пальцем в бетонированный потолок погрузочной платформы, – у меня совсем не осталось друзей. И союзников не осталось. Выберусь – сразу сдадут нелюдям…

И одарил застекольщика в рваном комбинезоне взглядом такой неприязни, что тот отпрянул. Судорожно втянул пыльный воздух, выставляя перед собой ладони, и скривился, словно пытался подобрать слова, но никак не мог. В другой ситуации это бы выглядело забавным, как говорящая птица или подвывающий в такт песенке хорек…

– Наверху только враги и остались, – словно оскорбление, выдавил Сорока сквозь зубы, все еще глядя на парникового. – На тебя, егерь, последняя надежда…

Яна побелела, надеясь, что скудный свет двух фонарей не позволит разглядеть мертвецкий оттенок ее лица. Вот значит как? И сестра, такая разговорчивая наедине, с ремарками лезть не спешит, словно назло. Погремушка даже специально прислушалась к себе. Может, обронит Ленка веское словцо, не оставляя сестренке выбора? Молчит…

Девушка облизала губы, чувствуя пыль и неприятную липкую сырость.

Массовое спасение тонущих щенят, не иначе. Лотерея. Проклятая, неотвратимая, раз за разом подтверждающая неистребимость человеческой глупости, жадности и надежды на бесплатное чудо.

У Яны чуть не закружилась голова. Ее ждут дела. Ждет Баклажанчик, причем только с хорошими новостями. Ее задача куда важнее, чем амортизация молота и наковальни, несущихся навстречу друг другу. Если она потеряет время, если упустит момент… В другой раз вообще может не набраться необходимой храбрости.

– Помоги мне, егерь, – как заведенный, в четвертый раз повторил парнишка.

Оба вздрогнули. Погремушка от искренности произнесенных слов. Парниковый – не пойми от чего. Но на Сороку покосился с печалью и жалостью. Так смотрят на выброшенного котенка, спрятавшегося от ледяного ливня в старой картонной коробке.

В целом паренек, наверное, не такой уж и дурной человек…

Переступив с ноги на ногу, Яна еще раз осмотрела беглеца. Трусоват, это заметно по повадкам и манерам, худосочен для бойца или егеря. Но для мишени, в которую целит заряженный арбалет, держится молодцом. Сдаваться выродкам, опять же, не стал – из всех Погремушкиных знакомых на такое осмелился бы лишь каждый десятый. В пещеры, кстати, сигануть не побоялся, а ведь это верная смерть.

Только если не встретить такую дуру.

– Я укажу тебе выход, – наконец заявила Погремушка, заметив, как тут же напряглись широкие плечи молчуна. – Могу карту показать. Выйдешь там, где я вошла. Веревки остались, разберешься. Больше ничего сделать не могу.

Колени Сороки подкосились. Он удержался на ногах, судорожно втягивая воздух, но закашлялся и спешно натянул респиратор. В глазах его стояли слезы. Парень медленно покачал головой.

– Не могу я обратно… – прошептал он. – Там меня первый встречный сдаст… Только не в этом Секторе. Уведи поглубже, ладно? Если дерьмоголовые собьются со следа, у меня появится шанс. Выведи на другой конец города, прошу! Я знаю, под землей это возможно…

– Байки это. Но у меня все равно дела, – равнодушно, без эмоций, бьющих ключом. – Важные. Хочешь в Семичасовой Сектор Циферблата, добирайся сам.

– Я заплачу!

– Нужны мне твои гроши.

– Стану твоим рабом до конца дней…

– Да пошел ты!

– Проси что хочешь!

– Ничего мне от тебя не нужно.

– Но я же не егерь…

– И что предлагаешь? – как можно холоднее спросила Яна, не позволяя растущей жалости победить профессиональную расчетливость. – За город тогда вали, в Голь, там искать не станут!

– Это смерть… – выдохнул Сорока.

И тогда парниковый схватился за сердце. Судорожно, рывком, чуть не упав на колени. Погремушка, сначала решившая, что тот полез за оружием, тут же взяла его на прицел. Затем спохватилась, вспомнив, как бедолага отмахивался от крыс голыми руками. И запоздало сообразила, что у застекольщика случился приступ.

Однако девушка ошиблась и во второй раз. Выпрямившись, нелюдь медленно помахал обоим, сообщая, что в норме. Но когда позволил взглянуть себе в глаза, Яну пробрало до костей колким морозом…

Он же ни черта не понимал! Как собака, с интересом наблюдавшая за беседой хозяев. Но едва посмотрел сначала на парня, а затем на нее, Погремушка могла поклясться, что выродок понимает если не все сказанное, то основные моменты.