Пасынки безмолвия - Андрей Фролов

– Телепат, – беззвучно подытожила сестра. – У них такие водятся, ты знаешь. Он просто читает ваши мысли, не более того. И учится ими управлять.

– Заткнись! – совершенно недружелюбно ответила ей Яна, поглаживая спусковую скобу.

Вероятнее всего, где-то под рабочей одеждой у чужака скрыт ретранслятор-переводчик, с помощью которого охотники обычно опрашивают свидетелей. Забросив арбалет на плечо, Погремушка шагнула к спасенному, одновременно вынимая револьвер.

Сорока вскрикнул. Застекольщик отшатнулся, а девушка приставила ствол «Нагана» к ребрам молчуна, быстрыми движениями обыскав. Ничего не нашла, поразившись пуще прежнего…

И уже собиралась отступить на прежнюю позицию, как парниковый вдруг схватил ее за запястье. Крепко схватил, сила в самце чувствовалась немалая. Яна вскрикнула, рванулась, взводя курок револьвера, но тут в голове словно вспыхнуло. Всего на долю секунды, но будто кто-то явственно начертил перед внутренним взором четыре коротких слова:

«Петр. Отрицание. Причинение. Зла».

Она окаменела, с ужасом уставившись в светло-карие глаза державшего ее существа. Заметила, что Сорока успел обнажить оружие – новехонький армейский «Рогалев», – дрожащей рукой целясь в нелюдя поверх ее плеча. Медленно, словно Ленка оказалась права и ее сестру загипнотизировали, та отвела ствол нагана в сторону.

Спасенный ослабил хватку, но все еще продолжал удерживать ее запястье – выше рукава куртки и ниже края перчатки, прикасаясь к смуглой коже. Вены на его лбу вздулись, по вискам катился пот, оставляя на пыльных щеках извилистые дорожки.

«Объясню. Необходим. Тактильный контакт», – снова пронеслось в сознании Погремушки, и она медленно повернулась к Сороке.

– Опусти-ка пушку, малец… – прошептала Яна, сглатывая комок. – Кажется, этот уродец пытается нам что-то сообщить.

Девушка слышала много баек о подобном псевдоразумном поведении животных. О том, как собаки древности перед землетрясением выталкивали хозяев на улицу. О преданных и умных лошадях, танцевавших под музыку. О питомцах, приносивших тапки или находивших сорвавшихся в колодцы детей.

Но выродок, стискивающий пальцы вокруг ее левого запястья, не был домашним питомцем. Он был результатом кропотливой работы тысяч ученых, причем результатом опасным. Разработавшим и запустившим в массы такую добровольную казнь, как Лотерея…

– Ты чего, егерь? – не разжимая губ, с негодованием выдавил Сорока. Рука все еще тряслась, неровен час, нажмет на спусковой крючок против воли. – Долбанулась, что ли? Отклонись-ка влево, я ему промеж рогов…

– Опусти пушку, – спокойно, не повышая голоса, повторила Яна.

Демонстративно спрятала наган в кобуру, застегнула. И, надменно глядя на создание, назвавшее себя Петром, с вызовом дернула подбородок вверх:

– Ну, болезный, выкладывай, если есть о чем потолковать…

Тот смутился, не улавливая смысла незнакомых слов. Вообще не улавливая смысла слов. Но руку девушки он держал не просто так – прищурился, соображая. А потом невероятным новым узором пустил в ее сознание объемную, выпуклую мысль:

«Благоприятнее формулируй в голове. Аудиальный канал атавизм. Вербальный канал невосприимчив».

Поняв, чего хочет спасенный ею самец, Яна чуть не выругалась.

Ее начало мелко и часто потряхивать, и она встрепенулась, чтобы не выказать слабины. Впервые в жизни егерь вот так близко, лицом к лицу, находилась к млекопитающему, которое презирала всей душой. И не просто находилась, но и готовилась выслушать мысли, внедряемые ей в голову. Образы обрывочные, путаные, наполненные разноцветными завихрениями, отчего каждый из них представлялся фрагментом мозаики, рассыпанной по невесомости ее черепной коробки.

Сорока, с недоумением уставившийся на парочку из-за яркой колонны фонарного луча, пистолет все же опустил. Сделал к ним шажок, держась настороже.

– Если увижу неладное, – тихо предупредил он, и в голосе читалось неприкрытое беспокойство, – сразу начну стрелять. Ясно?

– Да ясно! – так же негромко огрызнулась Погремушка, увидев понимание и в глазах Петра. – Ты бы лучше этого… парникового тоже за руку взял, малец. Кажется, молчунишка нам обоим тут что-то поведать готов.

Вторя ее словам, нелюдь протянул в сторону свободную руку, мягким приглашающим жестом поманив паренька поближе. От этого «понимания», от этого полуразумного копирования поведенческих конструктов Яне стало до жути не по себе. Ей вдруг представилось, что огромное хищное насекомое, рассудок которого навсегда останется загадкой для человека, сумело натянуть на себя кожу взрослого мужчины и теперь заманивает их в ловушку, притворяясь разумным и покладистым.

– Вот еще! – нервно хохотнул Сорока.

Но подошел, с возбужденным любопытством рассматривая застывший дуэт.

– Разве что, только если вторую лапу ему подержать, – поспешно добавил парнишка, хватая застекольщика за левую кисть. – Чтобы тебя не ударил, в случае чего…

Яна скривилась, чтобы едко поблагодарить рыцаря за проявленное благородство. Но тут Петр глубоко вздохнул и выдал им обоим еще одну порцию мыслей, с натугой увязывающихся в осмысленные образы и формы.

«Вы нуждаетесь в помощи и укрытии, – пронеслось в головах Погремушки и Сороки, заставив людей с недоверием уставиться на парникового. – Способен оказать помощь».

– Тебе-то какое… – начала Яна, но вовремя спохватилась и попыталась переосмыслить сказанное, облекая во внутреннюю речь: – «Тебе-то какое до всего этого дело?»

«Я могу помочь», – протранслировал обоим Петр.

И в этом не совсем голосе, а скорее ярком образном потоке чувствовалось лишь неподдельное желание действительно оказать посильную помощь.

– Я ему не верю, – прошептал Сорока, еще не до конца понимая принцип общения с молчуном. – Он и ему подобные идут, чтобы отнять мою жизнь…

Тот уловил, пусть и не в нюансах. Поспешил ответить новой порцией картин:

«Не имею к Лотерее ни малейшего отношения. Неодобрительная реакция на действия корпатрициантов и сенаторов. Готов помочь».

Погремушка встрепенулась, испытывая едкое недоверие.

– Это еще с какой… «С какой стати? Нам не нужна твоя помощь!»

Она только теперь поняла, какое из чувств существа, держащего ее руку, было доминирующим. Это была жалость. Так мальчишка сбивает голубя из рогатки, но не убивает, а лишь перешибает крыло. А потом приносит домой и выхаживает, заглаживая кровавую вину.

«Могу провести вас к себе домой, – словно прочитав ее мысли, ответил нелюдь, считавший себя Петром. – Накормить, укрыть, помыть».

Тут Погремушка чуть не вывернулась из легкого захвата. Он что, считает ее грязной?! Долбаный парниковый выродок, давний враг человека, полагает, что ей нужна ванна?!

– Бред какой-то, – сипло пробормотал Сорока, едва прошел первый шок от расшифровки зрительных образов. – Да под Пробирками мне сразу конец!