Холодные глаза - Ислам Иманалиевич Ханипаев

со временем я начал чувствовать этот запах виноватого человека, назови это как хочешь. Хоть, блядь, экстрасенсом. Я чувствую, что с этими охотниками, с этим Али и его «не помню, не знаю» что-то не так. Он что-то скрывает. Мы сейчас ищем девушку, подругу средней, которая была на фотке, узнаем, при каких обстоятельствах была сделана эта фотка, потому что, если судить по фото, то он их знал и преследовал за некоторое время до убийства.

– А другие варианты вы рассматриваете?

– До конца дня приведут еще пять человек. Одного дальнобойщика, не знаю, что он забыл в тот день в этом селе, нескольких соседей, с которыми был конфликт из-за воды. Хабиб построил этот дом только года два назад, хотел провести себе воду через общую трубу, а кое-кто был против, потому что общий напор и так слабый. Это то, что тут в селе, а если ты будешь вспоминать всех врагов, которых он нажил по ходу работы, начиная с Али, то тут мне в голову приходит как минимум человек двадцать, и это только те, кого я точно знаю по именам. Мой опыт говорит, что надо копать там, где больше всего шансов. Так что главным подозреваемым занят я, остальных обработают местные. Если ничего не найдем, то будем искать врагов по профессиональной линии.

Мы еще немного помолчали. Он вернулся к телефону, хмыкнул, шмыгнул, бормотнул…

– Часто у вас такие дни? Ну, как сегодня, вчера…

В ответ Заур повернул ко мне ладонь тыльной стороной и показал четыре пальца, а потом объяснил:

– Сейчас я веду четыре дела. Все убийства. Такого, как это, конечно, нет, но много чего случается. Примерно месяц назад в главном селе этого района, ну, в административном центре, кто-то замучил пенсионеров: бабушку и дедушку. Пытали, чтобы узнать, где те запрятали пенсию. Бабушка скончалась. Дед живой в больнице. И все ради чего? Двенадцать тысяч пятьсот рублей и старый телевизор – вот что досталось шпане, которая это сделала. Стариков мучили. Пиздец. И это тоже впервые на моем опыте. Только начал об увольнении думать – и с ходу посыпались необычные дела.

– Раскрыли?

– Через сорок пять минут. Дом через дорогу. Такие дела быстро решаются. Соседи, родственники, враги. Всякая шпана. В селах все за всех знают. Там были обычные укурыши. И вот теперь мы тут. – Заур мотнул головой в сторону конца села, где на возвышении, слегка поодаль от остальных домов, стоял дом Хабиба.

– Внимание общественности мешает? Все эти публикации в СМИ, интернете…

– Если не учитывать некоторых придурков, которые пишут всякую чушь, то в остальном мне насрать, что там в новостях. Мне мешает только начальство. Вот кого-кого, а их точно пугает мнение общественности. Им кажется, что то, что они три раза в день звонят, ебут мне мозг, орут в трубку, должно как-то помочь в раскрытии. И, кстати, вот что я понял в конце концов, – сказал он, глубоко вздохнув. Затем встал из-за стола, как будто собрался под конец произнести тост: – Они все это делают для себя. Каждый из нас. Ты – чтобы получить просмотры, премию, славу. Твое руководство – чтобы заработать на твоем труде. Мое начальство звонит не чтобы помочь советом, они звонят, чтобы жопы свои успокоить. В надежде, что я скажу, что решил их проблему. Ну или обосрут меня, потому что им надо на ком-то отыграться.

Мы вышли из кафе и сели в машину. Заур завел ее и сказал:

– Самовнушение. Им кажется, что этими звонками они делают все что можно. Вместо того чтобы отправить сюда ко мне еще двадцать человек. Все эти общественники, звезды, проститутки – это все самопиар. Лимон в глаза прыскают, потом включают камеру и называют нас бездарями. Сидя на своей жопе на диване за миллион рублей, требуют, чтобы мы раскрыли преступление! – Он не скрывал ярости. Не похоже было, что ему плевать на происходящее вокруг этого дела в интернете. – Типа, я тут сижу и жопу протираю. Они получают свои эти лайки-шмайки, рейтинги поднимают. И только я тут внутри этого… этого всего. Я и несколько бедолаг, которые даже нормального образования не получили. Ты видел опрос свидетелей? – Он врезал по бардачку, и тот открылся. Вынул какие-то старые выцветшие бумаги, будто бутафорию из полицейских сериалов на НТВ. – Видел? Я – баран, но шесть ошибок в одном предложении не делаю! Вот с кем я работаю в разных горных аулах. Не все такие, но многие. А еще местные… Увидят мужика в погонах – и не только русский язык, аварский тоже забывают. Так что я понял, что лучше просто работать. Делать, делать. Получится – раскрою, не получится – ну, блядь, не получилось. – Он пожал плечами. – А что? Я делаю, что могу, с тем, что у меня есть. Если захотят – пусть увольняют. Но мало кто сможет делать то, что делаю я, и показывать такие цифры. Тем более в горах, в таких условиях.

– Цифры?

– Процент раскрываемости.

– И какой он?

– Хороший, – усмехнулся Заур и продолжил тихо смеяться: – Ну… почти такой же, как официальный. В целом все, конечно, мягко говоря, приукрашено, но мало кто дотягивает, как я, до официальных цифр.

Машина медленно спускалась по заснеженной дороге обратно к гостевому дому.

– Не Шерлок Холмс, конечно, но свою работу я знаю. И если я что-то чувствую, то чувствую. Насчет этих… – Он указательным пальцем ткнул вперед, и как раз за поворотом показался наш временный полицейский участок. Людей там опять стало больше. Появились несколько человек с камерами. Я искренне пожалел полицейских, стоявших там на холоде с самого утра среди агрессивной толпы. – Чувствую, в этой охотничьей истории есть какие-то дыры. Не клеится. Не знаю, что за хуйня, но что-то не клеится. Я почти двадцать лет в этой суете и чисто на опыте чувствую, когда пиздят. По лицу вижу.

Мы почти подъехали, когда я увидел настоящее напряжение в глазах Заура. Своим волчьим взглядом он смотрел на толпу. Или на кого-то конкретного в ней.

– Что за… твою мать… Все-таки приехал! – выругался Заур и, кое-как припарковав машину, вышел из нее и поспешно направился в сторону зевак.

Навстречу ему шел огроменный мужик лет тридцати пяти, два метра роста и сто двадцать килограммов мышц, с идеальной черной бородой. Он растолкал всех,