Жених-горец - Ханна Хауэлл

Уже повернувшись к двери, Дэрмот вдруг остановился и с удовольствием чмокнул Илзу в макушку, чем немало ее удивил.

— Ты особо тут не копайся, а то еду уже скоро подадут, — приказал он и закрыл за собой дверь.

Глядя на закрытую дверь, Илза с трудом подавила желание запустить в нее чем-нибудь тяжелым. Лучше она сосредоточится на этом коротком, но нежном поцелуе. Он мог означать, что она наконец начинает выигрывать битву за его сердце и душу. Поднимаясь, чтобы одеться, она велела себе не слишком-то уповать на победу. Прошло еще слишком мало времени, чтобы залечить те рубцы, которыми испещрена душа Дэрмота. Не так-то просто будет заставить его отбросить привычную горечь и недоверие. Они служат ему своего рода защитой от боли. Ил за, правда, надеялась, что ей не придется страдать все то время, пока она будет доказывать Дэрмоту свою любовь и тот факт, что ей можно верить.

Джиллианна поцеловала маленького Финли, а затем передала его Илзе. Проделав то же с малышом Сирнаком, она протянула его Гейл. Это прощание оказалось таким болезненным, что Илза даже удивилась: она была знакома с Джиллианной всего несколько дней, а уже успела привязаться к этой доброй и благородной женщине. И связь эта возникла неспроста: помимо того, что они были замужем за братьями, и у Илзы, и у Джиллианны были дети-близнецы.

Илза оглядела двор. Все было готово к отъезду Джиллианны, Коннора и Ангуса. Нэнти настоял на том, чтобы остаться в Клачтроме подольше, и Илзу очень порадовал тот факт, что на это заявление младшего брата Дэрмот отреагировал так же бурно, как и на желание остаться в замке Сигимора и Тейта. Очевидно, мужа Илзы очень оскорбляло мнение родственников, что ему — или ей? — может понадобиться помощь, и очень скоро.

— Тебе предстоит жестокая битва, — тихо сказала Джиллианна, подходя к Илзе. — Мне бы очень хотелось остаться подольше, но — увы.

— Мне бы тоже этого хотелось, — заверила ее Илза. — Но не для того, чтобы ты помогала мне завоевывать Д эр мота. Единственный, кто может одержать победу в этой схватке, — это я сама. Только я могу завоевать его доверие, заставить его меня любить.

— А с чего ты хочешь начать?

— Прежде всего нужно, чтобы он начал мне доверять. Ведь Дэрмота столько раз предавали. Пока он не начнет доверять мне, он будет оберегать свое сердце, как чашу Грааля. — Джиллианна рассмеялась, и Илза мягко улыбнулась ей. — Леди Анабелъ оставила после себя слишком много шрамов.

— Да. Она была очень злой и отвратительной. По правде говоря, несмотря на все ее распутное поведение, временами мне казалось, что она ненавидит мужчин.

— В этом, я думаю, есть смысл. В конце концов даже самого большого, непокорного и сильного мужчину делает слабым страсть, похоть или любовь. Она одурачила много мужчин. Она имела над ними власть, что и сделало ее жестокой и такой порочной.

— Что ж, ты избрала правильную стратегию. Просто придерживайся ее, и все получится.

— Это я и собираюсь делать, хотя сложно вести себя как ни в чем не бывало и даже не пытаться отстаивать свою невиновность. Не пойми меня неправильно, я не собираюсь молча сносить все упреки и обвинения, которые Дэрмот наверняка на меня вывалит. Я не буду скрывать, что временами он ведет себя так дико, что мне хочется связать его и потолковать с этим мужланом совсем в другом тоне. И даже стукнуть по его упрямой голове разок-другой, чтобы он наконец мне поверил.

Джиллианна рассмеялась. Илза почувствовала, что Джиллианна поняла: произнесенные ею слова шутливы лишь отчасти. Иметь дело с постоянно озабоченным и подозрительным Дэрмотом оказалось куда утомительнее и болезненнее, чем можно было себе представить. Теперь, когда Илза снова была с ним, была его женой по законам страны и церкви, ей очень хотелось, чтобы Дэрмот стал прежним, стал тем мужчиной, в которого она влюбилась год назад. Ей хотелось снова пережить те минуты счастья, что они делили тогда. Хотелось просто любить и быть любимой и перестать постоянно оглядываться и бояться, что ее могут обидеть. Илза вынашивала множество планов и твердо вознамерилась следовать им, однако с грустью пришла к выводу, что терпение ее уже на исходе. Каждую минуту ей приходилось твердить себе, что терпение и труд все перетрут, что Бог милостив лишь к тем, кто умеет ждать. Но это не очень-то помогало.

— Все образуется, — успокоила се Джиллианна. — Мужчина не станет так старательно оберегать свое сердце, если уверен, что оно в безопасности.

Дети Дэрмота сгрудились вокруг нее, громко прощаясь, и Джиллианна всех перецеловала и каждого погладила по головке.

Хотя Илза изо всех сил старалась не особо-то надеяться на лучшее, слова Джиллианны ее обнадежили. Пожалуй, Джиллианна права. Если Дэрмот не испытывает к ней ничего, кроме естественного стремления заполучить женщину, ему не понадобилось бы ставить столько заслонов на пути к своему сердцу. Он мог просто спать с ней, когда ему вздумается, а в остальном жить так же, как жил до ее приезда в Клачтром. Вместо этого Дэрмот старается избегать свою новую жену, а когда она оказывается поблизости, только и делает, что дерзит ей.

Дети убежали к Фрейзер и окружили няню плотным кольцом. К ним подошел Дэрмот, и Илза напряглась. Он редко приближался к жене, когда близнецы были рядом с ней. Для нее полное отсутствие интереса Дэрмота к своим сыновьям оказалось самым тяжелым испытанием.

Илза отошла в сторонку, чтобы дать возможность Джиллианне попрощаться с Дэрмотом, но в этот момент маленький Грегори упал и истошно завопил. Гейл, Фрейзер и другие дети начали его успокаивать, но малыш никак не унимался, требуя, чтобы его утешила мама. Значит, дети Дэрмота и в самом деле приняли ее, подумала Илза и, сунув маленького Финли в руки зазевавшегося мужа, быстро побежала к плачущему Грегори.

Дэрмот испуганно смотрел на маленький комочек у себя в руках. А малыш внимательно смотрел на него. У мальчугана были на удивление густые ярко-рыжие кудряшки. А еще красивые темно-голубые глаза. «Точная копия моих глаз», — подумал вдруг Дэрмот, а потом сказал себе, что голубые глаза — не такая уж редкость. И тут малыш подарил своему отцу широкую беззубую улыбку, и Дэрмот не смог не улыбнуться в ответ, нежно погладив кудрявую головку ребенка.

— Это Финли, — пояснила Джиллианна. — Он обладает более веселым нравом, чем Сирнак. У него на ручке есть небольшой шрам, по которому можно узнать, что он родился первым. У Сигимора есть такой же. Он говорит, что это традиция; в их семье всегда таким образом помечают первенцев. В семье, где почти каждый год рождается двойня, это, я думаю, просто необходимо.

— Ты веришь, что эти дети — мои? — спросил Дэрмот, отыскав на малюсеньком предплечье Финли шрам, о котором говорила Джиллианна.

— Да. А если бы ты побыл с ними подольше, то тоже поверил бы в это.

— Сейчас самое беспокойное время в голу. У меня дел по горло, и я не могу тратить драгоценное время на пеленки.

Он проигнорировал осуждающий взгляд Джиллианны.