Ямайский флибустьер - Виктор Губарев

Лес начал редеть. Неожиданно среди деревьев замелькали какие-то пятна, тени, расплывчатые силуэты. Они неслись навстречу Энрике, наполняя воздух пронзительными криками.

«Демоны!» — почему-то решил он, ныряя в густую траву и поспешно отползая от тропы как можно дальше.

Он ошибся. Это были не демоны, а всего лишь негры-невольники с асьенды «Райское яблоко». Сколько их было, он не успел сосчитать; наверно, десятка полтора. Они орущей толпой пронеслись мимо того места, где спрятался Беррео, и их перекошенные лица красноречиво указывали на то, что в доме Бенавидесов случилось нечто ужасное.

Убедившись, что рабов никто не преследует, дон Энрике покинул свое укрытие и снова вернулся на тропу. Он решил дойти до опушки леса и посмотреть, насколько оправданы его подозрения. «Если пираты где-то поблизости, — подумал он, — лучше спрятать деньги, а потом попытаться пробраться на асьенду».

То, что он увидел спустя несколько минут, повергло его в состояние, близкое к шоку. Там, где раньше стоял дом Бенавидесов, теперь плясали красно-оранжевые языки пламени. Густой черный дым, клубясь, поднимался к небу, стремясь заслонить солнце. В окрестностях асьенды, на зеленых склонах холма, бродил вырвавшийся из корраля скот.

— Боже праведный, — прошептал дон Энрике, всматриваясь в открывшуюся перед ним картину.

Стиснув зубы, он бросил мешки с деньгами на землю.

Беррео опоздал.

Скользнув затуманенным взглядом по дымящимся развалинам, он не заметил среди них ни одного человеческого существа — ни обитателей «Райского яблока», ни разбойников.

В состоянии полной прострации, с трудом передвигаясь на налившихся свинцовой тяжестью ногах, дон Энрике направился к пожарищу. Коровы, попадавшиеся ему на пути, беспокойно размахивали хвостами и жалобно мычали, а один из телят, черный, как смола, вдруг перестал жевать, затряс головой и испуганно шарахнулся от него в сторону.

Обуглившиеся ворота асьенды встретили Беррео тихим потрескиванием и запахом дыма. За воротами лежали окровавленные трупы управляющего, конюха и двух надсмотрщиков. Судя по многочисленным рубящим ранам, они погибли сражаясь.

Возле развалин дома на толстой кривой ветке абелькосового дерева раскачивалось тело повешенного. Дон Энрике застыл на месте. Как ни готовил он себя к самому худшему, вынести это страшное зрелище было не в его силах.

— Дон Антонио! — жалость сдавила ему горло.

Он упал на колени и закрыл лицо трясущимися ладонями. Голова горела, словно в нее залили расплавленный свинец.

Спустя минуту, решительно смахнув рукавом слёзы с немытого, заросшего щетиной лица, дон Энрике устремил тревожный взгляд на покрытые пеплом развалины дома.

«Где же она?»

Он встал с колен и, преодолевая головокружение, двинулся вокруг пепелища. Дорогу ему преградил еще один мертвец. «Кузнец», — тупо отметил про себя Беррео.

Возле сгоревшей конюшни он нашел двух застреленных собак и обуглившийся труп мужчины. Это мог быть кто-то из слуг или рабов.

Дон Энрике на минуту прикрыл глаза и попытался собраться с мыслями. Ему не верилось, что пираты могли убить всех обитателей «Райского яблока». Подобная жестокость казалась неправдоподобной. Он вспомнил негров, бежавших в лес, и предположил, что они были не единственными, кому посчастливилось спастись.

Словно в подтверждение данного предположения со стороны корраля до слуха Беррео долетел едва уловимый стон. Открыв глаза, он прислушался, потом, озираясь по сторонам, двинулся в направлении поломанной изгороди корраля.

На земле, прислонившись спиной к жердям, сидел Себастьян. Голова его, рассеченная ударом абордажной сабли, тяжело свешивалась на грудь.

— Что, мулат, и тебя не пощадили? — дон Энрике опустился перед раненым на корточки.

Себастьян уставился на него широко открытыми мутными глазами и прохрипел:

— Иисусе, что за наваждение!

— Что, не узнаешь меня? — горестно скривил губы Беррео. — Погоди, я попытаюсь тебе помочь.

Он поднялся, отыскал ведро, набрал в колодце воды и, вернувшись к раненому, смыл с его лица запекшуюся кровь. Затем, оторвав от рубашки мулата один из рукавов, перевязал ему голову.

— Извини, — проворчал он, — я не доктор и не в состоянии оказать тебе более квалифицированную помощь.

— Пить, — умоляющим тоном попросил раненый.

Дон Энрике вынул из кармана платок, смочил его водой и поднес к пересохшим губам Себастьяна,

— Тебе легче? Ты в состоянии шевелить языком?

— Кто вы? — простонал мулат.

— Я — дон Энрике. Ты что, так и не узнал меня?

— Вы? Не может быть, сеньор! Дон Энрике погиб… Он был моложе вас, сеньор. Лет на двадцать моложе…

— Перестань нести вздор, — оборвал мулата Беррео. — Я проделал долгий путь через болота и, возможно, имею весьма неприглядный вид. Но, черт возьми, не настолько же я изменился, чтобы меня невозможно было узнать!

— Да, да, это вы, дон Энрике. Теперь я узнал вас… по голосу. Когда вы сердитесь, ваш голос ни за что не спутать с голосом другого сеньора.

— Расскажи, что здесь произошло.

Себастьян наморщил потный лоб и, сделав над собой отчаянное усилие, выдохнул:

— На рассвете на асьенду напали пираты. Они убили почти всех, а меня оставили здесь, под палящими лучами солнца, подыхать мучительной смертью.

— Ты сказал — «почти всех». Значит, кто-то еще уцелел? Кто? Что стало с сеньорой Бенавидес, ее дочерью и братом?

— Дон Энрике, — голос мулата дрогнул, — мужайтесь… Их больше нет.

— Их убили?! — в ужасе вскричал Беррео, хватаясь за голову. — Убили?! Боже, за что ты покарал эту семью? Чем она провинилась перед тобой? Себастьян, я должен знать, как это случилось! Себастьян!

Мулат что-то невнятно пробормотал в ответ и закрыл глаза. Было видно, что силы покидают его.

— Воды, — еле слышно прошептал он.

Дон Энрике поспешно дал умирающему напиться.

— Сеньор, — промолвил мулат. — Когда прошло шесть дней и пираты не получили выкуп, они обезглавили пушкаря Хереса и… и велели мне отнести его голову дону Антонио. На следующий день, не дождавшись выкупа, они убили пилота Родриго… Родриго Хименеса. Его голову я тоже отнес дону Антонио. А сегодня на рассвете… Сегодня они казнили дона Мигеля и сказали, что сами вручат его голову дону Антонио. Главарь этих мерзавцев, капитан Рок, отобрал пятнадцать человек и заставил меня провести их кратчайшим путем к асьенде… Царица небесная! Зачем я это сделал?

Себастьян замолчал, но губы его продолжали беззвучно шевелиться. «Он умирает, — подумал Беррео, глядя на вытянувшееся лицо черного слуги. — Если он сейчас отдаст богу душу, я так не узнаю, что же случилось с Глорией…»