Полумесяц и крест - Руслан Ряфатевич Агишев

Едва ли не любой горец мог в любой момент уйти, просто поставив в известность предводителя своего отряда. Мол, мне урожай убирать или дрова заготавливать. У Рината натуральным образом глаза на лоб полезли, когда с места вдруг сорвались почти четыре десятка воинов и с гиканьем ускакали в закат. Оказалось, к побережью приходил турецкий контрабандный корабль с грузом соли, на разгрузке и продажи которой можно было хорошо подзаработать.

-…Нет, ты посмотри на этих долбое… — прошипел Ринат, отвлекаясь от своих мыслей и останавливаясь на окраине своего лагеря. — Дрыхнут! Ни часовых, ни постовых. Приходи и режь мне глотку. Б…ь, воинство!

В паре метров от него без задних ног спали с десятков горцев, бывшие, судя по всему, родом из одного селения. Накрывшись неким подобием бурок, плотных плащей из овечьих шкур, они лежали вокруг уже давно потухшего костра. Больше рядом с ними не было ни единой живой души. Отсюда и до осажденного аула было буквально рукой подать. Захоти хан Джавад со своими людьми прогуляться, с легкостью бы прошел до шатра самого имама.

— А ну встать, собачий корм! — заорал Ринат вне себя от злости, начиная пинками охаживать лежавших. — Встать! — от истошных воплей ничего не понимающие горцы вскакивали и сражу хватались то за кинжалы, то за ружья. — Куда ружьем своим тычешь? — одного с ружьем он от души приложил ножнами от шашки. — Глаза разуй сначала!

Заспанный бородач пригнулся от удара и с неожиданности выстрелил. Пуля чудом только никого не задела. Правда, факт промаха взъярил Рината еще сильнее. Мол, горе-воины стрелять даже толком не умеют. Только жрать готовы в три горла, срать где попало и урвать, что плохо лежит.

— Кто старший? Я спрашиваю, кто старший⁈ Что зенки лупите, хари протереть не можете? Какие вы к черту воины Ислама? Вы, б…ь, гоблины! — не останавливаясь, Ринат еще смачно приложил ножнами недавнего бородача. — Ты старший? Дауд? Где часовой? Почему никто не сторожит эту часть лагеря? Почему все дрыхнут, подняв задницы⁈ Отсюда до Джавада рукой подать! Хочешь, чтобы его люди прирезали твоего имама⁈ Что мямлишь?

Коренастый мужчина в темной черкеске из хорошего английского сукна что-то пытался объяснить, но выходило у него не очень.

-…Но зачем, господин? Люди устали. Собака Джавад трус и все равно носа не посмеет высунуть из своей норы, — с полным непониманием своей вины, он затыкал рукой в сторону селения. — Он и его люди трясутся перед твоей силой. Если же Всевышний лишит его разума и он вылезет за стены, то мы раздавим его. Твои воины, как барсы бросятся на врага и погонят его плетками обратно, — он горделиво подбоченился и положил ладонь на рукоять кинжала; видно было, что он истово верил в свои слова, что было особенно страшно.

— Что? — у Рината аж волосы под буркой торчком встали. — Совсем охренел? Енерал сранный! Жуков в папахе! Теоретик бородатый! Короче, десять плетей!

Двое из двух десятков мюридов, что постоянно сопровождали Рината, тут же схватили ошалевшего горца и, разложив его на траве, всыпали ему плеткой положенное число ударов. К чести наказываемого во время экзекуции он не проронил ни слова. Молча, грыз зажатую в зубах деревяшку. Всю измочалил в лохмотья, но даже не застонал.

— Ты на пост до вечера, — не раздумывая, Ринат ткнул пальцев в горца, что имел неосторожность выстрелить. — После тебя сменит твой товарищ. Смотреть за аулом в оба. Чтобы ни одна муха не пролетела! Не дай Всевышний пропустите гонца или лазутчика… Сразу же в трибунал закатаю, а после в Могилевскую губернию билет выпишу, — кипя от злости, он не успевал фильтровать речь, в которой нет-нет, да и проскальзывали странные для местных словечки. — Остальным молиться и готовить оружие. Завтра новый штурм, — рыкнув напоследок, он с нажимом обвел глазами стоявших вокруг него горцев.

Стало ясно, что дальнейший обход лагеря смысла не имеет. Везде явно было одно и то же — разгильдяйство, расхлябанность и никакой ответственности. С отчетливой неизбежностью перед ним замаячили большие проблемы. В ближайшие дни он мог положить перед стенами этого аула большую часть своего воинства. Страшнее всего, что павшие в первых рядах скорее всего будут самыми его явными сторонниками и фанатично верившими в его избранность. Позади всех пойдут в атаку и уцелеют самые трусливые, осторожные и сомневающиеся горцы, что позже могут стать для него самой настоящей угрозой. Словом, проблему с ханом Джавадом ему нужно было решить самым эффектным и наиболее быстрым способом, еще раз подтверждая свое право Богом избранного имама.

Все эти свои опасения Ринат и выложил в разговоре со своими ближайшими сторонниками, устроив банальный для своего прошлого мира мозговой штурм. Весь накопленный и в этой и в той жизни опыт говорил ему, что иногда не надо ничего мудрить и плести пустые словеса. Нужно просто спросить у людей совета. После же все услышанное самым внимательным образом изучить, обобщить, выкинуть откровенную белиберду и сделать для себя нужные выводы.

-…Нужно попробовать примириться, господин, — первым высказался Кур-эфенди, высошхий до состояния мощей мулла из аула Хойми, истово верующий и человек кристальной честности. — Нам нужно вместе бороться с неверными. Пошлем людей со знаменем Пророка, чтобы хан Джавад выслушал нас.

Мулла еще долго доказывал, что примирение лучший выход. Мол, такая склока идет на пользу лишь врагам мусульман и несет раздор на Кавказ.

-…Договариваться сейчас не очень выгодно, братья, — прервал речь муллы молодой горец Амирхан, назначенный Ринатом своим секретарем за сообразительность и хорошее знание почти десятка языков народов Кавказа. — Вайнхи могут не понять тебя, господин. По всем законам нашего народа хан Джавад стал твоим кровником, попытавшись убить тебя. Сделав первый шаг к примирению, ты проявишь слабость и пойдешь против наших традиций. Это очень и очень плохо, — кривил губы он, качая головой. — Люди решат, что ты испугался…

Большая часть из своеобразного военного совета горячо поддержали Амирхана гортанными выкриками. Слова горца были им близки и понятны. Все знали, что по всем писанным и неписанным законам первый шаг к примирению должен был сделать именно виновник, а не жертва. Эту часть кодекса каждый горец впитывал с молоком матери и отказ от нее мог стать страшным ударом по авторитету имама Шамиля.

На волне развернувшегося следом спора все громче стали звучать голоса тех, кто ратовал за радикальное решение проблемы с ханом Джавадом. Предлагался старый и испытанный способ, который в XX веке незамысловато сформулировали в виде следующей формулы — «нет человека, нет проблемы». Мол, нужно продолжать осаду аула и атаковать до тех пор, пока его жители не сдадутся или не выдадут хана.

-…Можно выбрать путь лисицы, а не волка, — едва стали замолкать голоса сторонников продолжения осады, вновь подал голос Амирхан с коварной улыбкой на лице. — Давайте пообещаем Джаваду жизнь и прощение. Пусть поверит в это. Дадим клятвы, если нужно будет, что никакой вражду между нами больше не будет, — продолжил горец, не обращая внимания на кислые лица остальных. — После же хана Джавада случайно задерут волки или он свернет шею, свалившись с горячего жеребца. Можно подсыпать и порошок, что затуманит сознание…

Мулла что-то недовольно пробормотал про клятвы, на что не мог не отреагировать Амирхан.

— Мне тоже противно нарушение клятвы, сделанной на священном Коране, эфенди, — смущенно склонил голову Амирхан, правда, тут же вскидывая голову с блеском в глазах. — Но, эфенди…тебе ли не знать слова из священной Книги — «Аллах установил для вас путь освобождения от ваших клятв. Аллах — ваш Покровитель. Он — Знающий, Мудрый[1]». Разве мы можем не видеть особую прозорливость Всевышнего, что установил для нас путь к искуплению ложной клятвы. Аллах знает, что мы творим и что скрываем в наших душах. Как говорил Мухаммад аль-Бухари[2], ученейший мухаддис[3] и опытнейший муфассир[4], преступившему клятву нужно накормить десятерых бедняков или одет их в приличествующие им одежды…

— Что? — едва не задохнулся от возмущения мулла. — Как у тебя только язык повернулся такое предложить, сын греха? Этот аят ниспослан тем, кто сделал запретной для себя наложницу или жену…

Кур-эфенди еще что-то пытался объяснить, но его голос потонул в общей волне