Жизнь мальчишки. Том 2 - Роберт МакКаммон

— Я не знаю, сколько еще проживет Рибель, но уже сейчас, мне кажется, ответ на вопрос очевиден.

— То есть надежды нет? — переспросил отец.

— Надежды нет, — однозначно ответил док Лизандер. И быстро взглянул на меня:

— Мне очень жаль, Кори.

— Рибель — моя собака, — сказал я им, и новые слезы заструились по моим щекам. Мой нос заложило, и я не мог продохнуть, ноздри словно забило бетоном. — Он поправится.

Еще не договорив, я знал, что никакое воображение в мире не сможет претворить мое желание в жизнь.

— Том, если вы сейчас подпишете эту форму, этого будет достаточно, чтобы я сделал собаке укол, после которого она.., хм…

Док Лизандер снова взглянул на меня.

— Она уснет, — закончил за него отец.

— Совершенно верно. Лучше не скажешь. Вам нужно вот тут подписать, и все. Ах да, конечно, вам еще нужна ручка.

Док Лизандер выдвинул ящик письменного стола, нашарил в нем ручку и протянул нам.

Отец взял ручку. Я понимал, о чем идет речь, мне было не шесть лет, и меня не нужно было утешать и обманывать, потому что я только что все видел своими глазами. Я отлично понимал, что разговор идет о том, чтобы помочь Рибелю умереть. Для этого требовался всего один укол. Уж не знаю чего. Возможно, в данной ситуации это было самое правильное и гуманное. Но Рибель был моей собакой, я сам кормил его, когда он был голоден, и мыл его, когда он прибегал с улицы весь в грязи, и я отлично знал его запах и помнил его язык на своем лице. Я знал его так хорошо, как никто другой. Такого пса, как Рибель, у меня больше не будет никогда. Колючий комок поднялся у меня в горле и закрыл выход словам. Положив бланк на стол, отец наклонился над ним, уже почти прикоснувшись ручкой. Я не знал, куда мне девать глаза, на что смотреть, и наконец отыскал для этой цели черно-белый снимок в серебряной рамке, висящий прямо над столом ветеринара. Молодая белокурая женщина на фотографии махала кому-то рукой, фоном для нее служила ветряная мельница. У меня ушло несколько секунд на то, чтобы разобрать, что эта молоденькая девушка с наливными щеками-яблоками на снимке — не кто иная, как теперешняя Вероника Лизандер.

— Эй, Кори, — вдруг позвал отец. — Давай-ка ты. Он протягивал мне ручку.

— Ведь, в конце концов, Рибель — твой пес. Тебе и решать. Что скажешь?

Я онемел. Мне никогда в голову не приходило, что когда-нибудь мне придется принимать такое решение. Как тут сделать правильный выбор?

— Знаете что, — сказал нам доктор Лизандер. — Скажу вам честно — я очень люблю животных. Иначе бы я не выбрал такую профессию. Я отлично знаю, что такое для мальчика его собака. Но, Кори, тебе нужно понять, что в том, что я тебе предлагаю, нет ничего плохого. Это обычное дело. Рибель очень страдает, та боль, которую он испытывает, не поддается описанию, он больше не поправится, никогда. Всему, что родилось на свет, когда-то суждено уйти, умереть. Такова жизнь. Ты понимаешь меня?

— Он не умрет, — пробормотал я. — Ведь он еще жив, верно? Вдруг он еще поправится? Откуда я знаю?

— Наверняка можно сказать, что он умрет в течение следующего часа. Или двух, или трех. Может быть, он протянет еще одну ночь. Я готов допустить, что Рибель чудом сумеет продержаться еще сутки, двадцать четыре часа. Ему это будет тяжело. Очень тяжело. Он не может ходить.

Он едва дышит. Его сердце с трудом бьется, он в глубоком шоке.

Доктор Лизандер нахмурился, не замечая ничего определенного в моем лице.

— Если ты любишь Рибеля, Кори, если тебе хоть чуточку его жалко, ты должен помочь ему уйти. Он не должен понапрасну страдать.

— Давай-ка лучше я подпишу, Кори, — проговорил рядом со мной отец. — Такое решение непросто принять, я понимаю.

— Я могу.., взглянуть на него еще раз? Но только один, я быстро, всего на минутку.

— Конечно. Только не трогай его, хорошо? От боли он может укусить тебя, так что будь осторожен, договорились?

— Да, сэр.

Словно снова погрузившись в сон, я вернулся к созерцанию своих кошмаров. Рибель по-прежнему лежал на столе из нержавеющей стали и все так же дрожал. Он скулил и плакал, я был нужен ему, и его единственный глаз искал меня, хозяина, который один способен был избавить его от боли.

Я заплакал. На этот раз слезы невозможно было удержать в груди: рыдания вырвались наружу во всю силу. Я упал на колени прямо на жесткий холодный кафельный пол, уронил к коленям голову и сложил руки.

Крепко закрыв глаза, я принялся молиться, чувствуя, как слезы прожигают на моих щеках горячие дорожки. Не помню, что в точности я говорил в своих молитвах, но о чем я просил, запомнил. Я умолял Сильную Руку спуститься из Рая или прийти из Земли Обетованной и оградить моего пса от СМЕРТИ, во врата которой он не был еще готов ступить. Пусть СМЕРТЬ остается в своих владениях, пусть мой пес не услышит ее пронзительного визга, с которым она вожделеет наложить на него свои костлявые лапы. Я просил эту Руку коснуться Рибеля и исцелить его, изгнать из него злой недуг и чудовищ, грызущих его внутренности, прогнать от него СМЕРТЬ, которая не нужна нам, как никому не нужен мокнущий под дождем нищий, как никому не нужна кучка неизвестных выбеленных временем костей на заднем дворе. Да, СМЕРТЬ голодна, я слышал, как она облизывает свои острые зубы быстрым языком где-то в углу маленькой операционной, дожидаясь поживы. Но Сильная Рука из Рая способна заткнуть СМЕРТИ рот, она может выбить ее зубы и обратить ее в маленькую, ничтожную, тонко скулящую тварь, которую раздавит ногой любой малыш.

Вот о чем я просил Господа. Я молился от всего сердца, я желал этого всем своим разумом. Я чувствовал, как молитва исходит из каждой поры моего тела; я молился так, будто каждый волос на моей голове был радиоантенной и каждый из них трещал от разрядов, и мегамиллионноваттной силы крик мой разносился по всему космосу, достигая далеких ушей незримого, но Всезнающего и Всемогущего Нечто. А может. Ничто.

Только ответь мне — и все. Я должен знать.

Умоляю.

Не помню, сколько я простоял так на полу, склонив голову, проливая слезы и молясь. Может быть, несколько минут, а может, и дольше. Поднявшись наконец на ноги, я понял, что еще миг — и я должен буду выйти туда, где меня ждали доктор Лизандер и отец, и там сказать им, что…

Я услышал хрип, ужасный звук, с которым воздух ворвался в разорванные, полные крови легкие.

Я поднял голову и посмотрел на Рибеля. Я увидел, как пес собирает все силы, чтобы подняться. У меня на голове зашевелились волосы, а по спине пробежал холодок. Еще мгновение — и Рибель приподнялся на передних лапах и остался так, мотая головой из стороны в сторону. Он заскулил: этот долгий мучительный вой пронзил меня словно кинжал. Повернув ко мне морду, Рибель ударил по столу хвостом, всего один раз, в его единственном живом глазе появилась радость, а изуродованная сторона его черепа улыбнулась мне оскалом зубов.