Русич. Последняя битва - Андрей Посняков

– «Колотушками»! – передразнил Иван. – Перкуссия, дорогой ты мой, четкого слуха требует. Ладно, и с тобой придумаем что-нибудь. Что ж, идите покуда, отдыхайте да попрощайтеся, ежели есть с кем… А завтра с утра – в путь, помолясь!

Раничев перекрестился. Следом за ним перекрестились и парни.

Игумен Ферапонтова монастыря архимандрит Феофан – желчный желтолицый старик с седой бородой и маленькими, глубоко запавшими глазками – перекрестился на висевшие в красном углу иконы в тяжелых золотых окладах, и, повернувшись, положил руки на голову стоявшего на коленях юноши:

– Благословляю тебя, сыне. На опасное дело идешь! Бояришко сей – хитер, аки диавол. Но да воздастся за все сторицею. Дело сделаешь, не обижу. Помни, нельзя просто так порешить – надобно сперва оговор сделать. Будто он не во благо князю, а вопреки, будто бы предал. Да, так. Чтоб все – и князь, и бояре, и дьяки – узнали – предатель боярин Иванко! Вот тогда… Ну о том тебе знать ненадобно. Главное – исполни все, как я сказал.

Юноша кивнул:

– Исполню.

Колокола обители звонили…

Ох, сгинь ты, полуночница!

Глаза твои ленивые,

И пепел кос рассыпчатый,

И губы горделивые.

Лев Мей

«Зачем?»

Города Мценск, Белев, Перемышль, Карачаев, Одоев, а чуть севернее – и Таруса с Калугою – попеременно принадлежали то Москве, то Литве, да и сами собой не представляли единства, управляемые полунезависимыми князьями. А поскольку располагались они все в верховьях Оки-реки, так их и прозвали чохом – Верховские княжества. Сейчас – литовскими были, под твердой рукой Витовта, великого князя Литовского и Русского, тестя московского государя Василия Дмитриевича. Грозный тестюшка год назад замирился со своим московским зятем, не до распрей было – тевтонские немцы на Жмудь зарились, хоть и небогатый, забытый Богом край – леса да болота, а все ж жалко. Уже эту Жмудь-Жемайтию обещал как-то Витовт Ордену, когда тевтонский магистр и рыцари ему укрытье давали от братца двоюродного, Ягайлы, ныне – польского короля. Ягайло считался как бы сюзереном Витовта – с 1385 года, по Кревскому договору, Польша и Литва находились в союзе – унии. В основном против общего врага дружили – Тевтонского ордена, бывало, и меж собою собачились, но сейчас вот присмирели. Да и Орден замирился со Псковом, с которым до того воевал аж целых три года, притих, не зарился пока ни на псковские, ни на новгородские земли. В общем, затихарились все… Такое затишье обычно перед бурей бывает.

Раничев выбрался из шалаша и поежился: от зеркальной глади реки струился белесый туман, сквозь который уже проглядывало низкое тусклое солнце. Утро. Тишина – только слышно, как играет рыба. Иван посмотрел по сторонам, увидел с удою Самсона – длинного мосластого скомороха с каким-то лошадиным лицом и покладистым нравом. Вообще-то Самсон был гудошник, играл на однострунном гудке небольшим смычком-луком, но, если случалась такая нужда, мог и гусли взять, и латинскую лютню, не говоря уже о бубнах, брунчалках и прочих погремушках-трещотках.

Завидев Раничева, Самсон обернулся, махнул рукою. Иван подошел ближе:

– Ну как уловец?

– Эвон. – Гудошник кивнул на пару здоровенных лещей. – Чуть погодя ушицу сварганим.

– Славно!

Улыбнувшись, боярин-скоморох посмотрел в небо, голубое, высокое – поднимавшееся вверх солнце быстро съедало туман.

– Хороший денек будет! – это, спустившись от шалашей с котелком, промолвил Савва. Парень был без рубахи, в закатанных портах, босой. Подойдя ближе к реке, потрогал ногой воду:

– Холодненька!

Присел, норовя зачерпнуть – да не получалось, мелко. Все песок в котелок попадал да разный древесный мусор.

– А ты во-он с той деревины попробуй! – объявился и Осип Рваное Ухо. Смешной, растрепанный, рыжий. Он показал рукой на клонившуюся почти к самой воде ветлу, росшую шагах в двадцати неподалеку.

– Угу!

Обрадованно кивнув, Савва, гремя котелком, побежал по песку к ветле. Забрался, склонился над омутком с котелком. Опа! Затрещав, ветла повалилась в реку, подняв тысячи разноцветных брызг!

– Ха-ха-ха! – громко засмеялся Рваное Ухо. – Смотрите-ка, торговый-то наш человек все ж таки искупаться решил! Эй, Савушка, тепла ли водица?

Ругаясь, Савва выбрался на берег, запрыгал на одной ноге, выколачивая попавшую в уши воду. Хорошо хоть котелок не упустил, молодец. Попрыгал, поругался да пошел обратно в реку, а чего? Все равно ведь теперь мокрый.

– Давай, помогу! – Осип ухватился было за дужку котла, однако Савва оттолкнул его с недовольным фырканьем.

– И без тебя обойдусь как-нибудь.

Раничев про себя усмехнулся: уж, конечно, обойдется, а как же? Недаром Савва был назначен артельщиком – ответственным за все общие для них вещи. Вообще скоморошья ватага делилась на три артели – две собственно скоморошьи и третья – раничевская. Сам Иван да трое парней-«немцев» – рыжий Осип, сутулый писец Глеб да приказчик Савватий. Подумав, Раничев решил не брать с собой воинов – не силой предстояло действовать, а почти исключительно хитростью. Главное-то было – немецкую речь понимать, иначе как же в полном неведении быть? Вот и взял Иван только тех, кто нужен; лишних людей с собою тащить – только внимание привлекать да средства тратить. А воины тут были явно лишние. Скоморошья ватага в эти – да и в последующие – времена являлась, мягко говоря, неким подобием разбойничьей шайки. Днем скоморохи веселили народец, ночью, случалось, и грабили – впрочем, и не только ночью. Иные ватаги – человек по сто-двести – были и такие – прямо таки терроризировали целые области. Разбойники лицедеев не трогали, а при случае оказывали друг дружке и помощь и поддержку, да и частенько так бывало, что никто бы не мог сказать, где заканчивался скоморох и начинался разбойник. Раничев когда-то в юности вычитал подобную фразу у Бабеля, и теперь она казалось ему вполне к месту. С одной стороны, подобное положение создавало странствующим певцам и музыкантам определенные трудности, например – с тем же ночлегом, с другой – путешествовать в компании скоморохов было куда как безопаснее, чем, к примеру, с купцами. Уж тех-то настоящие разбойники не пропускали!

Подойдя к обломанной ветле, Иван нагнулся, посмотрел. Потом, обернувшись к парням, свистнул, жестом подзывая Осипа.

– Звал, господине? – подбежав, почтительно выгнулся рыжеголовый.

– Угу, звал. – Раничев улыбнулся и вдруг жестко ухватил парня за ухо. – Ты зачем дерево подпилил, пес?

– Ой-ой, больно, батюшка, больно! – завопил Рваное Ухо. – Никак в толк не возьму, какое дерево-то?

– А вот та ветла… Ну? Так зачем? Учти – пока что добром спрашиваю.

– Добром… – В глазах парня показались слезы.