Чехов. Книга 4 - Гоблин MeXXanik

являетесь адвокатом. Выходит, не пошли по стопам родителя. Искупитель помог выбрать другой путь.

Исповедь

Я замолчал, обдумывая услышанную информацию. Нужно было лучше подготовиться к встрече. Ведь можно было узнать имя следователя, который вел дело. Да и подробности произошедшего я тоже не выяснил.

— Простите. Я не узнал вас. На фотографии, которая нашлась в статье у вас совсем другое лицо.

Мужчина приладил окладистую бороду и усмехнулся.

— Тогда я был измучен и зол. Потому и выглядел иначе.

— Я хотел бы извиниться за ошибки, которые допустил мой отец, — начал я после недолгой паузы. — Когда настоящего душегуба поймаем, дело будет пересмотрено, и вы будете реабилитированы. С правом требования компенсации за безвинное заключение на каторге.

Петр покачал головой и улыбнулся:

— Что вы, юноша. На все воля Искупителя. Наоборот, я в чем-то даже благодарен вашему батюшке.

— За что? — удивлённо произнес я.

— Там, в каторжном храме я и пришел к Искупителю, — чуть помедлив, ответил мужчина и словно случайно поймал навязчивую пчелу, чтобы посадить ее на рукав рясы. — Так что в моем случае, ваш отец и судья и правда направили человека на путь исправления.

— Но вы же отбывали наказание за преступление, которое не совершали, — пробормотал я.

Петр вздохнул:

— Все непросто, Павел Филиппович. У вашего отца не было сомнений. Он свято верил в свою правоту и полагал, что я загубил супружницу. И только провидение отвело меня от этого поступка. Я ведь и правда мог убить Катерину. В то лихое время я был не самым законопослушным подданным Империи. И совершил немало дурного. Брал чужое, обижал невинных, ломал судьбы людей. Не всегда хороших, но это не умаляет моих грехов.

— Но убийство супруги не на вашей совести.

— Так что каторжный срок за смерть Катерины был не самым худшим вариантом. Если бы меня судили за все, что я совершил, мне грозила виселица. К тому же там, на каторге, я избавился от зависимостей. До заключения я любил вести разгульный образ жизни. Пить, употреблять всякое не особо полезное. Даже в остроге все это можно было достать, были бы деньги. А вот на каторге со всем запрещенным уже было не густо. Пришлось пройти сложный путь отказа от зелий и отрав.

— Да уж, история, — вздохнул я.

— Не самая редкая, во времена Смуты, — возразил мужчина. — Многих, с кем я работал, уже нет в живых. А я здесь. Значит, пока ещё нужен Искупителю и Империи.

— Вы не производите впечатления человека, который творил зло.

— Не доверяйте глазам, юноша. Под этой рясой кожа, расписанная скверными рисунками. И каждый раз, когда я снимаю ее для сна или омовения, то вижу следы прежней жизни.

— Что мешает вам свести татуировки? — отчего-то шепотом спросил я.

— И тогда станется, что их не было? — усмехнулся Петр.

— Вам так нужно напоминание о былом? — не понимал я.

— Я не стыжусь своего прошлого. Оно часть меня и часть моей дороги, которая привела меня в это место, в эту самую секунду, — монах вынул из спрятанного в кармане рясы небольшую баночку, открутил крышку и протянул ее пчелке. Та сразу же забралась на стеклянный край и уткнулась головой внутрь баночки.

— Это мед, — пояснил мужчина с улыбкой. — У меня сахарная болезнь. Иногда мне надо совсем немного меда, чтобы не потерять сознание. И некоторые пчелы прознали, что могут полакомиться сладким и просят у меня угощение.

— Чудеса, — улыбнулся я и уточнил, — и они вас не кусают?

— А должны? — мужчина сделал вид, что удивился.

Пчела тем временем взлетела и, навернув несколько кругов вокруг Петра, понеслась прочь.

Некоторое время мы молчали. А затем я уточнил:

— Вы вряд ли знаете, кто настоящий убийца вашей жены. Иначе бы рассказали все следователю. Да и времени с момента трагедии прошло много. Но может быть вы что-то знаете. Что поможет в поиске.

Петр задумался и между его бровей залегла глубокая складка.

— Я виноват перед Катериной, — начал он глухим голосом. — Знал ведь, что я ей не люб. Но с первой же встречи решил, что хочу сделать ее своей женщиной. Слушать ее отказа я не стал. Проявил упрямство и даже избил парня, который за ней увивался на тот момент. Ходил за ней и никого не подпускал близко. А потом напоил и… — мужчина вздохнул, — после содеянного предложил стать законной супружницей. Она плакала, а я считал, что бабья доля терпеть и никуда она не денется.

Мне нечего было сказать, и я промолчал. Но Петр и не ждал от меня слов. Он отвернулся, оглядывая покачивающуюся траву рядом с постройкой. А потом продолжил:

— Ребенка Катенька потеряла. И я до сих пор думаю, что она взяла на себя этот грех и выпила трав, чтобы дитя скинуть. Но виновата ли в том несчастная дева или вина на том, кто неволил ее и обижал? Тогда я подумал, что все к лучшему и ребенок бы все испортил. Вот таким я был глупым человеком. Купил Катерине колечко да браслет и прикрикнул, чтобы не ревела и наводила тоску.

— Мне жаль, — сказала я просто, и мужчина кивнул.

— Я подозревал, что у нее появился поклонник, — начал он. — Думал, поэтому она и собиралась подать на развод. Но боялась она меня и все никак не решалась. А может тот повеса и не звал замуж. И пару раз видел ее с мужчиной лет тридцати.

— Можете его описать? — живо поинтересовался я.

Мужчина пожал плечами:

— Да обычный. Светлые волосы, бородка. Никаких особых примет. Как я понял, он ходил вместе с Катериной к лекарю-целителю. Она к тому времени стала зависима от вина. Пила его без меры и однажды решилась бросить. Вот и ходила на прием. Видимо, этот мужчина тоже имел склонность пить. И пожелал лечиться. Там и познакомились.

Я кивнул:

— Ага. А где они проходили курс лечения?

Мужчина нахмурился, будто вспоминая, затем покачал головой:

— Этого я уже не упомню. Много лет минуло. И меня не особо интересовало, где лечится жена. Катя тогда уже жила больше сама по себе. Я даже не давал ей денег на содержание, хотя сам заставил ранее уйти из театра. Тот злосчастный сериал, который сделал ее знаменитой, был единственным доходным для нее предприятием. По чести сказать, я ведь сам толкнул ее на грех. Она была несчастной со мной. Я был скверным мужем. Потом нашел себе зазнобу в пригороде и начал к ней заезжать.

Я вздохнул:

— Ясно.

— Мой грех, — мужчина расправил рясу, обведя подушечкой пальцы вышитый