Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

Если же НЕТ — то получается, вполне возможна была ИНАЯ история Московии и всей России, — без чудовищного рывка, поднятия на дыбы огромной несчастной страны и без Антихриста на троне.

В любом случае состоялся вот такой вариант, с переворотом и с возглавившим его царем-Антихристом.

Некоторые последствия

Многие «нажитки» петровского времени оказались потрясающе живучи: например, на века стало хорошим тоном ругать эту «дикую» Россию и находить в ней самые невероятные недостатки (даже и те, которых нет). Весь петербургский период и весь советский период нашей истории образованный человек естественным образом находился как бы вне России и лишь частично относился к ее народу. То есть против такого положения восставали много раз со времен князя Щербатова с его «О повреждении нравов в России», но все, кому не нравились формулы «дворянство и народ», «интеллигенция и народ», от князя Щербатова до писателей-деревенщиков, оставались критикующим меньшинством, а нормой было именно это — осознавать себя «интеллигенцией», существующей вне «народа».

Другие последствия этого «петровского перевертыша» аукались странно, причудливыми соединениями, казалось бы, несоединимого: то пудовыми веригами под кружевами светского вертопраха времен Екатерины, то судорожным покаянием Григория Потемкина сразу же после дичайшего загула, то стремлением часто богохульствовавшего Суворова на старости лет уйти в монастырь.

Петербург идеально вписывается в эту «перевернутую» систему ценностей (или в систему перевернутых ценностей, если угодно).

Это — новая столица, жестко противопоставленная Москве. Новые мехи, в которые Петр начал наливать, а в конце XVIII века окончательно налили новое вино. Петербург — новая столица для новой русской истории, на этот раз истории праведной и правильной. Начнем с начала в новой столице! — говорил Петербург всякому, кто осмысливал мир в категориях «дуальных оппозиций».

Петербург — праведный. Петербург — и часть России, и вместе с тем город, рвущий со всей прошлой русской историей. Меньшинство засевших в нем — это меньшинство праведников, вокруг которых копошится отвратительная, глубоко неправильная и неправедная Россия. Лапотная, бородатая, кондовая, тупая, лоб разбившая о церковные полы, подлежащая перевоспитанию или искоренению.

То есть «русская Азия» вообще должна исчезнуть, уступив место «русской Европе». Такое представление тоже было, и символами «русской Азии» и «русской Европы» тоже были Москва и Петербург. Но «дуальная оппозиция» много чего добавляла к «образу врага». «Неправедные» русские туземцы становились для петербуржца примерно тем же, чем были индусы для британца, негры из Нигерии для француза XVIII–XIX веков.

«Русские европейцы» смотрели на «русских туземцев» взглядом колонизаторов, и Петербург стал воплощением идеи колонизаторства в собственной стране.

Тишина благодатного юга,

Шорох волн, золотое вино…

Но стучит петербургская вьюга

В занесенное снегом окно,

Что пророчество мертвого друга

Обязательно сбыться должно.

Г. И. Иванов

Памятник восьмидесяти лет

Петербург мыслился как город — символ новой эпохи. Трудно сказать, что вкладывал Петр в это слово: «новая эпоха». Петербург состоялся как символ петербургской эпохи в русской истории (1721–1917). Если даже принять другую дату начала построения города, 1769 год, ничего не изменится — ведь периоды градостроительства и периоды исторических эпох совершенно не обязаны совпадать.

Петербург строился и формировался добрые двести лет. Три плана застройки города аккуратно сменяли друг друга.[44]Поразительное дело, но стоило только закончиться строительству города — тут и настал всему петербургскому периоду нашей истории конец… Ну как тут не проникнуться мистическими настроениями!

В каждом городе присутствуют здания разных эпох. В любом городе можно попытаться представить, как он выглядел в ту или иную эпоху. Можно, мысленно вычленив сооружения «нужного» периода, мысленно достроив имеющиеся — снесенными, попытаться представить, как выглядела, скажем, Красная площадь в эпоху Ивана Грозного. Или Крещатик — в эпоху наполеоновских войн. Можно даже построить макет города, каким он был в соответствующую эпоху.

Но Петербург и сейчас выглядит так, как выглядел в петербургский период. Не нужно ничего мысленно сносить или достраивать. Нет смысла строить модели и макеты. Стоя возле бронзовых львов на набережной, около Дворцового моста, мы видим, по сути, то же самое, что видел еще А. С. Пушкин. Конечно, тогда не было телеграфных столбов и трамвайных проводов… Но, во-первых, были коновязи. Во-вторых, над Невой даже эти незначительные детали не очень заметны. И уж тем более не изменилась набережная, на парапет которой Александр Сергеевич, если верить его собственному рисунку, в свое время опирался попой.

Точно так же улица профессора Попова или набережная Каменного острова и сейчас таковы же, какими видели их тот же Попов, Тимирязев, Вернадский, Бутлеров… Здания университета таковы, что очень легко представить себе — вот сейчас из-за угла вынырнет Менделеев…

За восемьдесят лет, с 1760 по 1840-й, центр Петербурга застроен так последовательно, красиво, так удобно, что время почти не внесло изменений в архитектурный ландшафт его центра. Петербург обречен быть символом той эпохи, на протяжении которой он был столицей Российской империи, и в первую очередь — этих восьмидесяти лет.

Петербургский период русской истории

Людям свойственно идеализировать прошедшее. Для С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли», — это, конечно, в первую очередь Россия петербургского периода. Убирать из книг и учебников шизофренические бредни коммунистов о старой России, восстанавливать правду о своей Родине — благородное дело. Но идеализировать ли любой период жизни страны? Стоит ли считать его потерянным раем?

Петербургская эпоха нашей истории была и неоднородной, и непростой. Не так уж много общего между московитами начала XVIII века, ряжеными в европейские мундиры, и их собственными внуками, пресловутым «третьим непоротым поколением» русских дворян. Еще меньше общего между дворянами XVIII — начала XIX века и образованными разночинцами начала XX столетия, — а ведь эпоха-то одна.

Если мы о неоднородности — кем приходятся друг другу крещеный еврей родом из Орши и татарин, окончивший в Казани русскую гимназию? А ведь и тот и другой назовут себя русскими и без особенных проблем поселятся в Петербурге. Они даже смогут стать соседями и (чем черт не шутит?) подружиться (а дочка татарина выйдет замуж за сына еврея, и они обвенчаются в храме Спаса-на-Крови). А ведь таких историй очень много.