Нас украли. История преступлений - Людмила Петрушевская

— А какие языки знаешь?

— В основном славянские, болгарский, польский, чешский… Читаю, а говорить не могу пока. Ну и инглиш так себе. Перевожу как могу со словарем. Литературу приходилось подчитывать и на французском.

— Хорошо. Надо спать, тебе в шесть вставать.

— В пять. В семь уже надо быть с бутылочками. Извини, я удалюсь.

Села в углу в комнате, достала из сумки все свое имущество: две пеленки из роддома с печатями, майонезную баночку…

Думала: где взять денег хотя бы на бельишко, на вторые носки. Свитер тоже надо стирать и вешать на батарею.

Сергей пошел в ванную, плескался там, потом как-то растворился. Прошмыгнула в ванную.

Сергей, оказывается, лег на кухонном диванчике.

Постирала с себя все белье, сменную пеленку, пропитанную кровью, свитер, носки и майку.

Все отнесла, разложила на батарее.

Поискала в шкафу, нашла мужскую рубашку, легла в ней: что делать.

Машино не могла ничего надеть.

Подложила под себя старые газеты, чтобы не закровянить постель.

Вот ваты нашла целый мешок, Маша запаслась.

Сколько же денег надо на обзаведение имуществом! Нет совершенно никаких вещей.

Надо бы завтра все-таки съездить в общежитие к Фаине. Хоть что-то выручить.

Ох. Никогда не было такой нищеты в полном смысле слова.

Знал бы Сергей, что ребенок не его, мигом бы выгнал.

Помолилась как-то по-своему, Господи, прости. Господи, помилуй нас с маленьким мальчиком. У нас ничего нет, мы одни на белом свете вдвоем. Я и мой сыночек. И только хитростью можно спастись, только придумать что-то.

Немного денег лежало на тумбочке. Жмот, однако, этот Сережа.

— Ну и вот, — рассказывала Софья Станиславовна, санитарка из роддома, — можно я вам налью? Я в гости пришла со своим. Мы не можем ждать милости от кого-то! Ну вот. Выпьете? Нет? Ну хорошо. Я (буль-буль-буль) шла мимо и слышала. Дама эта кричала прямо в сорок восьмой детской: как на моего мужа похож, я хочу этого мальчика. Ну… За ваше здоровье! Так. Ей же Галина главврач предлагает того, которого та девка из сорок восьмой палаты, Речкина, хотела оставить в роддоме. А эта уперлась, хочу другого! Мальчика Серцову Мрию… У нас дети по имени мамочек записаны. Сестры говорили, что на этого ребенка Речкиной уже оформили смертность, у нас прозектор, то есть врач по вскрытиям… В патало-аналогии в подвале (ясно так произнесла, патало-аналогии), она что хочешь подпишет за деньги, Канаева доктор. Какой хочешь диагноз. А то, если мать бросает ребенка в роддоме, это по правилам целая волокита, оформлять бумаги, потом он месяц должен оставаться у нас. Потом его посылают в дом малютки… А еще есть очередь за детьми. А это большие деньги. Ну и они просто делают, объявляют умершими. У нас самая высокая смертность. Я стою у сорок восьмой палаты, детской, на четвертом этаже. Ну вот (она хорошо хлебнула). Отличный портвейн, «Кавказ», я специально купила, попробуйте. Я в этом соображаю. Я специалист, которого уволили. Техник-технолог ликеро-водочной промышленности. Ну вот. Я полы подмываю в коридоре около сорок восьмой детской и все слышу. У нас какие номера у взрослой палаты, такой же номер и у детской. Они, главврач и эта баба немолодая, выходят оттуда, а я сразу убралась от греха в палату напротив. В сорок седьмую. Как бы обтираю дверь с другой стороны. Ее век никто не протирал. Стекло такое матовое. Но все слышу. Они ушли. Я вернулась домывать пол в коридоре. Домыла, только двинулась в эту детскую, гляжу, Галина Петровна, главный врач, опять в конце коридора. Я опять в палату напротив. Галина, главврач, она так быстро в детскую сорок восьмую шнырь! А я: девочки, я опять, я вам недопротерла дверь. У нас детские тоже под теми же номерами, что и палаты рожениц. Я ничего против нее не имею, против Галины главврача, но она меня за что под суд хотела отдать? А вы меня выручили, узел мне подбросили… Могли бы и не отдавать на хрен… Меня бы и посадили… А что у меня мама останется одна парализованная… Подыхать… (Махом выдула полстакана.) И сынок без передач… Сидит, уже второй год пошел. А я не брала их шубу! (Ее повело опять на подробный рассказ о вчерашнем происшествии.)

Тамара Геннадиевна прервала ее:

— И что дальше было?

— Я так тихо выхожу в коридор… А дверь детской как раз напротив и неплотно так приоткрыта. Я вижу, она обоих детей развернула, браслеты им обменяла… и переложила. У нас же каждая кроватка стоит там же, где у рожениц их кровать. Чтобы не перепутать. Няньки часто выпивши… Ну, отцы преподносят, при выписке-то… Вот что я тебе скажу, милая ты моя. Я потом мыла полы там в детской. Специально посмотрела, кого она подменила. Там справа четыре кроватки, у дверей две кровати, мальчик Алина Речкина и мальчик Мария Серцова. Скажу тебе, что это касаемо ребенка той, которая умерла. А! Я догадалась! То есть твоей дочки. Вот! А той сказали, что ребеночек умер… И его переложили на то место, где была та… Ясно?

— Нет пока.

— Надо принять (выпила махом). Ну то есть: ребенок Речкина Алина… так? Теперь Серцова Мария… А Серцова Мария мальчик… налить тебе, последняя? Нет. Хорошо. Ик! А ребенок Серцова Мария идет к этой бабе. Ой! Куда ты встала? Не плачь. А!.. Вот за деньги тебе спасибо. Это большое дело. Я… Маме кресло хотела купить… Ее гулять возить. На руках я ее не утащу. А она света белого давно не видала. Лежит на меня орет, я света белого не вижу! Ей полагается кресло как инвалиду, и мне предлагали кресло после одного инвалида, они же умирают, да… Но все же оно стоит много для нас. У меня из зарплаты вычитают по двадцать процентов. Они на меня списали в винном отделе большую недостачу. Спасибо тебе, дорогая моя женщина. Я по образованию техник-технолог… Мама зовет меня Зоха. Можешь тоже так называть, ты мне как мать. Я тебя очень уважаю, ну просто как родную. Поцелуемся давай.

— Как бы обратно ребеночка-то подменить, — перебив ее, сказала Тамара.

— Техник-технолог винодельческой промышленности, — упорно гнула свое тетя Соня. Она стремительно уходила в свое прошлое, пригорюнилась, пустила слезу. — Работала потом как простая продавец…

— Я говорю, поменять бы детей обратно, — стояла на своем Тамара. — Эй! Соня!

Соня заморгала:

— А нет, она ребенка вашего взяла теперь к себе в палату. Эта дама. Хоть и это запрещено. Хоть он объявлен как умерший.

— Ну ты подумай! Что?!!

— Перепутала все…

— Так… Серцовой сын у этой бабы?

— Да уж… Что уж тут…У нее муж в прокуратуре… Я спою тебе одну песню, ты не слышала (завыла). Клен ты мой опавший!

— А! Все ясно. А мы, простые советские дипломаты…

— Клен заледенелый…Че?

— Ну хорошо. Спасибо тебе, Зоха.

— Спасибо некрасиво…