По дороге к смерти - Джеймс Хедли Чейз

Он медленно поплыл обратно к берегу и, когда шел по песку к своему домику, увидел, как в комнате Соло Доминико зажегся свет.

Гарри дошел до своего домика, заперся у себя в комнате и вытерся. Потом надел брюки, рубашку с короткими рукавами и туфли на веревочной подошве.

Ему оставалось чуть больше двадцати минут до назначенного Соло времени. Он сел на кровать и зажег сигарету. Он курил и вспоминал прошлую ночь. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, когда снова вспомнил свое бурное совокупление с Ниной. Как сексуальный опыт — это было уникально. Он подумал о своей умершей жене, Джоан, которая боялась секса и с которой в конце концов он оказался не в силах жить. Повестка, призывающая его в армию, когда он почти решил бросить жену, дала ему долгожданный повод уйти. И вот он ушел. Узнав о ее самоубийстве, он понял, что не смог скрыть от нее своего безумного желания бросить ее. У него не было намерения причинить ей боль, но все эти два года, проведенные с ней, он задыхался — он и представить себе не мог, что мужчину что-либо может довести до такого состояния, — и перестал интересоваться ее чувствами. Если бы, говорил он себе, он был более терпимым, понимающим, если бы он попытался помочь ей, они, может быть, справились бы. Думая об этом, он был честен с собой — и сомневался в этом. Для него секс был самой обычной вещью: нечто, приносящее удовольствие, нечто, созданное не для грустных размышлений и не для того, чтобы быть целью жизни. Сексом надо заниматься, когда приходит желание, и можно подождать, когда желания нет. Ее проблемы и страхи раздражали его, потом стали утомлять.

Когда он сошел с корабля в Сайгоне, его ждало письмо.

Она писала, что была ему неприятна. Все письмо было пронизано тем, что он когда-то любил в ней, — абсолютной честностью. Она писала, что ей не стоило вообще выходить замуж, что она просит прощения.

В конце она писала:

«Думаю, я не единственная женщина, которая так чувствует, Гарри. Не то чтобы я не могла любить мужчину, но я не могу справиться с сексуальными делами. Я действительно люблю тебя… по крайней мере, достаточно, чтобы сделать тебя свободным. Будь счастлив, Гарри. Найди другую девушку, которая тебе не будет так неприятна, как я. Я неприятна тебе… так неприятна. Я не хочу продолжать. Говорят, души возвращаются. Ну и хорошо, может, у меня будет еще один шанс. Хорошо бы, мы снова встретились, годы и годы спустя, и я не была бы тебе так неприятна, как сейчас, правда?

До свидания. Джоан».

Ее отец прислал телеграмму, в которой говорилось, что ее нашли в ванной с перерезанными венами, и Гарри неплохо было бы попросить, чтобы ему дали увольнительную.

Но должно было начаться сражение, и Гарри увольнительную не попросил. Он пошел воевать в депрессии, в шоке, постоянно чувствуя свою вину. После того, как кончилась битва, после того, как он увидел мертвых и раненых, после того, как он прошел сквозь град пуль, после того, как он две недели провел в одиночном окопе, ненавидя самого себя за жуткий запах собственного тела, после того, как он убил четырех маленьких желтолицых мужчин, — после всего этого самоубийство Джоан для него ничего уже не значило.

Гораздо больше значила для него Наан, вьетнамка, которую он увидел на углу улицы. Она помешивала восхитительно пахнущий суп в старой консервной банке из-под кисло-сладких огурцов. Запах еды заставил его остановиться, он присел рядом с ней на корточки, взял миску с супом, которую она предложила, и они поговорили.

Наан говорила по-английски довольно сносно. Ее черные длинные волосы были заплетены в косичку — так он узнал, что она была девушкой: только замужние вьетнамки зачесывали волосы наверх.

Он был в увольнении две недели. Каждое утро около одиннадцати он приходил на угол улицы есть суп Наан. Вскоре он понял, что любит ее. Позже она сказала, что полюбила его, как только увидела в первый раз.

Их связь была для Гарри исполнением его мечты: любовь без сложностей.

Он, содрогнувшись, потушил сигарету — вспомнил тот день, когда после четырех недель в перепаханном пулями рисовом поле он вернулся в Сайгон, и ему сказали, что Наан умерла. Бомба, случайно попавшая в рынок, убила десять вьетнамцев, среди них была и Наан, — их тела кровавым месивом разбрызгались по стене, и чтобы смыть их, вызывали пожарную команду.

Гарри потер пальцами виски. Вот теперь — прошлая ночь, начало чего-то нового. Это была для него первая связь с женщиной, относящейся к сексу так же, как и он: совершенно не подавляя своих желаний, используя его для удовлетворения своих потребностей. Думая об этом, Гарри решил, что именно это ему и нужно. Он устал от трудностей, устал от женщин, которые отдавались ему только для того, чтобы завлечь его, привязать к себе, оплести паутиной рабства. Нина со своей чувственной красотой была опустошающе непредсказуема. Теперь она, кажется, даст ему то, что он так долго искал.

Он вспомнил предупреждения Рэнди: «Она не для тебя, если не хочешь иметь дело с Соло».

Соло его не беспокоил. Он был уверен, что, если дело дойдет до настоящей драки, он сможет одолеть Соло, но не в этом была проблема. Соло был Нинин отец.

Он потер виски, нахмурившись. Она пришла к нему. Она отдалась ему. Мог ли Соло сожалеть? Его рабыня, так она говорила. Какое право имел отец, каким бы он ни был, относиться к дочери как к рабыне?

Сложности… Проблемы… Сложности… Проблемы…

Гарри резко поднялся и вышел из комнаты. Он пошел в кухню. Там Соло пил дымящийся кофе, в толстых пальцах — сигара. Он сидел за столом, над его головой висела лампа, на столе и на полу лежала его громадная тень.

— Привет, Гарри! — Соло хмыкнул. — Я пытался тебе вчера вечером сказать, что ты сегодня утром не нужен. Я хочу, чтобы ты занялся прыжковой вышкой. Я говорил с Хаммерсоном. Он сегодня утром пришлет дерево. — Маленькие глазки Соло прищурились, когда он взглянул на Гарри. — Я поздно вечером пришел к тебе, чтобы это сказать, но тебя не было. — Он подался вперед, в глазах была усмешка. — Нашел маленькую девочку, которую можно уложить на песок?

С каменным лицом Гарри произнес:

— Это мое дело, Соло.

Тот залпом допил кофе.

— Можешь трахать их сколько хочешь, Гарри, мне все равно, но чтобы никаких последствий. Я не хочу никаких осложнений в моем замечательном ресторане.

— Я уже взрослый, — нетерпеливо сказал Гарри. — Я не из этих детишек… успокойтесь.

— Нуда… Я забыл. Прости. — Соло прошел по кухне и взял в руки четыре плетеных корзинки. — Ты займешься вышкой для прыжков, ага?

Он направился к дверям, потом остановился, склонил голову набок и посмотрел на Гарри.

— Как ты сказал, кто ты такой?

— Взрослый… не маленький уже. — Гарри почувствовал предупреждающий укол: опасность.

— Вот так вот? Уже не маленький, а? — Вдруг Соло громко захохотал. — Прости. Мы все, по идее, такие… а?

— Теоретически, — тихо произнес Гарри.