Анук, mon amour… - Виктория Платова

– Войдите, – разом приободрившись, восклицаетБланшар.

Судя по всему, чье-то робкое присутствие за дверью вовсе неявляется для него неожиданностью. Но вполне может стать неприятным сюрпризомдля меня. Несколько секунд я гадаю, кто бы мог так порадовать коротышку однимтолько постукиванием. Широкоскулая официантка отпадает сразу, затащить ее вRussie так же нереально, как затащить в постель или на Луну. Остаются толькосвидетели – из тех, что видели, как я убивал Мари-Кристин, а до этогоподсаживал ее в джип, а до этого доставал ее телефонными звонками, а до этого –скитался по fashion-пати в платьишке «принцесса»… Да мало ли каких собак можнонавесить на ненавистного сытенького парфюмера, который даже задницу вытираеттолько что напечатанными евро.

Но тебе не удастся взять меня за жабры, Бланшар. По однойпростой, но довольно существенной причине.

Я невиновен.

Кажется, я произношу это вслух, вот только «я невиновен»тонет в шуме открываемой двери.

– Входите же, Сонья! – еще раз с нажимомпроизносит Бланшар, делая ударение на последнем слоге имени.

«Сонья». Очень по-французски.

Конечно, это не Соня Рикель[10], хотя япредпочел бы увидеть именно ее. Обожаю ее фирменные свитера с необработанным краеми швами наружу, один из таких свитеров и сейчас на мне. Конечно, это не СоняРикель, и даже не супруги Грековы, и даже не Ирма Новак, если коротышка ничегоне напутал с именем. На джокер в рукаве девушка тоже не похожа, и уж точно яникогда не видел ее. Разве что…

Разве что она слегка напоминает Лилу, погибшую много летназад. Лилу, от которой так несло гибискусом за несколько часов до смерти.Сходство не шокирующее, кровь в жилах от него не стынет, но раскосые глаза ипрямые, спадающие на плечи волосы цвета воронова крыла, заставляют менявспомнить события семилетней давности.

Уже тогда все было предопределено. Уже тогда.

Скорее всего, таинственная «Сонья» – кореянка, но и безчужеродных примесей не обошлось: черты лица крупнее, чем обычно бывает у азиаток;линия рта несколько мягче и по-русски небрежна. Скулы же, наоборот, –жестче. Да и ростом она повыше, чем соплеменники, выращивающие лук где-нибудьна Дальнем Востоке, – метр семьдесят или около того…

– Здравствуйте, Дидье. Извините, я опоздала, – с улыбкойпроизносит «Сонья» на вполне сносном французском.

– Ничего, – Бланшар поразительновеликодушен. – Знакомьтесь, мсье Кутарба. Это – Сонья, мой переводчик.

В исполнении коротышки это звучит примерно как «мояналожница».

– Софья Горская, – кореянка вносит последниекоррективы в ритуал знакомства.

– Очень приятно, – я отрываю зад от стула инаскоро пытаюсь изобразить что-то, отдаленно напоминающее полупоклон. – Ая – Гай Кутарба.

– Я знаю…

Еще бы тебе не знать, сладкая моя!.. Наверняка подбираешьобъедки светских новостей в киосках у метро. Тестируешь любовников по рецептамот «Vogue», готовишь фруктовые маски по рецептам от «Elle» и устраиваешь днираздельного питания по рецептам от «Cosmopolitan». И стоит тебе перевернутьстраницу с рецептами – как ты тут же наткнешься на меня. И на мои потонувшие вленивой лжи рассуждения о цветочном очаровании, фруктовой провокации идревесно-амбровой истоме на атласных простынях.

– Я знаю… – чудо-кореянка даже не пытается взглянуть наменя.

Должно быть, ей слепят глаза мой черный свитер, моизабранные в хвост волосы и задумчивая серьга, болтающаяся в ухе. Смятение«Сонья» не остается незамеченным – малыш Дидье хмурит брови и поигрываетчелюстями: подобная реакция вовсе не входила в его планы.

– Мы закончили, Сонья, – блеет коротышка.

– Простите еще раз за опоздание…

– Ничего. Мсье Кутарба проявил недюжинные познания вофранцузском.

Франция – моя вторая родина, – тут же морожу я пошлостьв стиле «Vogue», «Elle» и «Cosmopolitan». – A вы были во Франции, Соня?..

– Мы закончили, – рявкает Бланшар. – Высвободны, мсье Кутарба.

– Свободен?..

После всех обвинений – как высказанных, так и невысказанных– я был готов покинуть казенную комнатушку по меньшей мере в кандалах. А тут натебе – «свободен»!..

– Мне нужно что-то подписать?

– Это была ознакомительная беседа, – Бланшар полонрешимости выгнать меня пинками, странная метаморфоза. – К тому же вы ужедавали показания. Если вскроются новые обстоятельства дела – вас пригласят.

– Буду ждать с нетерпением. – Кореянка нискольконе тронула меня, но, судя по всему, расшатала нравственные устои Бланшара. Такпочему бы не оторваться напоследок?

– Это может случиться даже раньше, чем выдумаете, – коротышка все же решил показать зубы. – И я прошу вас непокидать город, пока идет следствие.

– Я под подпиской о невыезде?

– Нет, – ничего кроме сожаления по этомуприскорбному поводу в голосе Бланшара не прочитывается. – Это моя личнаяпросьба.

– Даже не знаю… В любом случае вы всегда можете найтименя по этим телефонам…

Я вытаскиваю из заднего кармана джинсов визитку, нопротягиваю ее не коротышке, который надоел мне хуже горькой редьки, а егоэкзотической переводчице. Рука кореянки слегка подрагивает, а на лице застыловыражение почтительности, граничащей с религиозным экстазом. Восточные штучки,впрочем, довольно искренние. Меньше нужно читать журналы, сладкая моя…

– …Ули? Ули Хубахер?

– Точно.

– Меня зовут Дидье Бланшар. Инспектор Бланшар. Вот моеудостоверение… Мне сказали, что вас всегда можно найти в этом баре.

– В других тоже можно, но в этом – чаще всего. Хотитевыпить, инспектор?

– Нет.

– А я выпью. Если вы по поводу Азиза, то больше, чемсказал, я уже не скажу. Нет… Скажу. Вы меня заколебали, вы все. Вся ваша свора.

– Меня интересуют совсем другие фигуры из «Сават иМустаки». Совсем.

– Я больше не работаю в «Сават и Мустаки».

– Я знаю.

– Не хочу иметь ничего общего с этим клоповником.

– Меня интересует Ги Кутарба. Что вы можете о немсказать?

– Ничего. Хотите выпить?

– Вы ведь достаточно долго работали вместе… Три года,не так ли?

– Три с половиной.