Божьи слёзы - Станислав Борисович Малозёмов

Витюша вышел и через пятнадцать минут уже «голосовал» на трассе.

Потом на хорошей скорости подрулил «москвич» и тормознул на обочине перед Витюшей, подкинув вверх килограммов сто снежной искристой пыли. Вышли три парня, одетые в одинаковые серые пальто с модными в прошлом десятилетии шалевыми воротниками. Шли к Витюше молча, закинув одну полу пальто на другую и руками её придерживали.

– Приблатнённые, – Витюша угадал, что сейчас его начнут бить.

– Ты, фраер, иконы скупаешь? – спросил один. Ещё не темно было и во рту у него ясно выделялся сияющий золотой зуб.

– Матери на новый год одну хотел купить. Подарок, – Шанин Витя сделал шаг назад.

– А что Ромка иконы продал в церковь – откуда знаешь? – спросил другой, с наколкой-якорем на тыльной стороне ладони.

– Ниоткуда. Я по всем церквям районным езжу и у всех узнаю. Мне предлагали, но не то. А у вас в церкви дьяк показал две иконы. Их Рома продал. А что тут особенного? Ну, продал и продал…

– Дьякон побожился, что никому не скажет. Гонишь ты, фраерок. Вот дьяку мы верим, а тебе нет. Откуда, сука, узнал про иконы? – первый, с золотым зубом, подошел вплотную.

– Ну, если честно, то он мне сказал, что мужик дом купил и на чердаке от старого хозяина иконы остались. Рома их церкви подарил просто. А я так согласен купить, – Витюша плюнул себе под ноги. – А что, запрещено это? Икону купить или лыжи, какая разница? Моей матери лыжи без надобности. А икону – в самый раз. Она очень верующая. Рада будет без памяти.

– Короче, я понял, что дьяку Рома иконы подарил потому, что они для него чердачный хлам? – уточнил третий, невысокий, крепкий, без шапки.

– Так и есть. Они оба так сказали.

Тот, что с золотым зубом, достал из кармана финку и взял Витюшу за плечо.

– Если гонишь, мы тебя найдём. А если в натуре купить решил, то завтра приезжай к дьяку. Икона будет у него. Отдашь ему пять косарей, понял? Не отдашь, значит ты фуфлыжник, трепло или «мусорок». Тогда мы к тебе приедем, и я тебя попишу вот этим пёрышком. Притобольск не Москва. Найдём зараз. Сглотнул?

– Какой с меня «мусорок»? – Витюша ещё раз плюнул под ноги, – Я, наоборот, их ненавижу. Я в клубе на танцах закурил возле стенки, а дружинники меня отвели к участковому. И меня на семь суток ни за что заперли.

Тот, что с золотым зубом врезал Витюше поддых и сказал очень увесисто.

– Короче, ты ни Рому не видел, ни нас. Икону заберёшь у дьяка. Башли ему отдашь и гуд бай. Они сели в «москвич» развернулись с визгом колёс на укатанной трассе и через пару минут исчезли.

– Ну, вроде они Лёню и замочили, – сказал себе Витюша и с напряжением памяти записал себе в мозги, как каждый выглядит.

Скоро его взял до Семёновки грузовик с полным кузовом каких-то бочек и через час он уже рассказывал всю историю своего путешествия Хохлову.

– Да, это шушера из города. От чего-то смылись. Прячутся. И промышляют по деревням, – Андрей задумался. – Только вот кто из наших им надул про Лёню, про иконы? И момент они выбрали отличный. Буран. Следы заметает мгновенно. Кто-то навёл из наших. Кто, как думаешь? Знал про иконы ты, а ещё кто?

– Проценко Димка. Наш пятый неразлучный друг. Так он в город уехал жить ещё в семьдесят втором. И он культурный, не блатной. Пересечься с этими огрызками не мог он. У него совсем другая сфера жизни. Художник наш Димка. Работал в кинотеатре. Рисовал афиши к фильмам.

– Пьёт? – Хохлов записал в блокнот «Дмитрий Проценко». – Какой кинотеатр?

– «Октябрь». Он приезжал год назад. Сказал, где работает. А пить – пьёт как и наши. Так он наш и был. Вот бухает натурально без меры. Но рисует красиво. Не выгоняют его.

– Ну, тогда картина прорисовывается, – Хохлов потёр руки. – Там его эти козлы в какой-то тошниловке случайно встретили. Напились. Димка ваш язык распустил, про деревню нашу рассказал, откуда он сам, про тебя, про Лёню, ну, и об иконах им, вполне возможно, натарахтел полные уши. Мол, красивые вещи. Он же художник. Красивое чувствует. Те его добили расспросами. Они умеют вытащить из фраерка, что им надо узнать. Он всё им и продал. И Лёнин адрес, и сколько икон сказал. Он же не думал, что убьют они Лёнчика. Купят иконы подешевле и свалят. В городе толкнут раз в десять дороже. Риска нет вообще. Теперь надо решить, как завтра икону выкупить и взять этого Рому. Я из него, как из стиранной простыни, выжму здесь, в Семёновке, где эти ухари и как их отловить.

И вдруг что- то вспомнил Хохлов. Раньше хотел спросить, но, похоже, закрутился и забыл.

–Ну, а из наших, кто никуда не уехал, могли ещё какие ребятишки знать про иконы? Лёня в пивной сто процентов хвастался. Не может быть, чтобы про такие ценности он по пьянке ни разу не вспомнил.

– Так ещё ведь и Мальцев Женька знал точно. – Витюшины глаза округлились и выражали страшную злость на себя лично. – Нет его больше, вот я и запамятовал про Мальцева. Мы впятером с детства дружили. Женька, Димка, я, Лёня и Валера Камнев, который от самогона помер лет семь назад. Вот козёл я! Когда у нас с Лёнчиком вообще денег не было и взять ни у кого не получалось – Леонид в пивной как раз Мальцеву Жеке предлагал купить одну иконку хоть за червонец.

– А Леший рядом тогда был с вами?

– Ну да! – Витюша от жуткой догадки ещё сильнее округлил и закатил глаза.– Мля! Они всегда вместе везде ходили. Женька отказался купить даже за пять копеек. Сказал, что Лёня сука последняя. Что память о матери пропивать – подляна мерзкая. Пусть, мол, лежат в сундуке как уже двадцать лет лежат. Он ведь с Лёней тоже по малолетству дружил как и я, повторяю. А Миха Леший рядом стоял. Слышал каждое слово. Значит бандитам он Лёню и скормил. И Жеку скинул в воду, чтобы тот уже никогда на него не подумал и не рассказал никому. И повод убрать Женьку придумал он заранее.

А повод придумал толковый. Выпить не на что, а Женька Лешему должен давно. За долгом мы и ездили. Он у Мишки сотню занимал для брата. На свадьбу.Она прошла давно, а деньги зависли. А нам выпить срочно требовалось. Миха сказал, что у Женьки заберёт и неделю