Тайна монеты Каракаллы - Сергей Карпущенко

«Пусть Вовчик думает, что я на него обиделся, — говорил сам себе Кошмарик, удирая от развалин дворца, когда Володя залез в подвал. — Обиженному жить легче — такой всегда может сказать обидчику: „За что ты меня обидел?“ — то есть будет держать его в своей власти. Да и время я подгадал, чтобы наконец душкой-душителем заняться вплотную. А то: одеколон, „мышеловка“, датский король с принцем! Нет, такие домашние лохи, как Вовчик, ничего от жизни не ухватят. Будут в земле консервные банки искать. И все-таки глина он, а не человек! Пожалел одну гранату для друга. Я бы таких щук сегодня им принес!»

Деловой, взбудораженный, готовый к самым решительным действиям, Кошмарик спустился с горы в самый центр поселка и сразу направился к магазину. Он застал своих знакомцев все на той же скамейке. Толян-Каракалла, уже снявший императорскую тогу и, очевидно, разыскав оставленные вчера близ «театра» шмотки, сидел в позе удрученного, свергнутого с престола монарха. Другие актеры, Гета, чтец, сидели по обе руки от него. Увидев подходившего Леньку, все трое широко заулыбались, хотя на их физиономии страшно было смотреть — распухшие от вчерашних побоев они напоминали спелые сливы.

— Шеф! Желаю здравствовать тебе! — торжественно, как в пьесе, приветствовал Леньку Толян, но Кошмарик подошел к ним хмурый, недовольный. Молча сел рядом на скамейку и закурил.

— Шеф, — осторожно приступил к делу Толян, — а как бы нам обещанное получить?

— Обещанное? — пуская в небо дым, переспросил Кошмарик. — И ты еще наглость имеешь, Толян, у меня что-то просить?

— А как же…

— Ну, уматный ты мен, Толян! — презрительно сказал Кошмарик. — Вы, паразиты, испортили своей дракой весь спектакль, опозорили и господина режиссера, и господина продюсера, то есть меня, и еще чего-то просите! Ну и наглость! Это я с вас деньги должен взять за понесенные убытки! Вы с чего это драться задумали? Вас что, гладиаторов заставили играть? Лучше бы я других людей нанял!

Кошмарик достиг своего — актеры сидели сами не свои от стыда. Но Ленька был человеком милосердным, а поэтому сказал:

— Ладно, снизойду я к вашей болезни. Иди, Толян, в лабаз, купи себе лекарство. Потом я с тобой поговорить хочу. А шторы, кстати, где? Ну, костюмы ваши театральные?

— Да принесем, обязательно принесем, шеф! Не пропали! — так и заблестел заплывшими глазками Толян.

— Вот и принесите. Это театральный реквизит, а то и разговора не получится.

Скоро актеры сидели рядом с Кошмариком уже подлеченные и повеселевшие, и Толян спросил:

— Шеф, ну и что ты от меня узнать хотел? Все расскажу тебе, как на духу.

Кошмарик, стараясь не смотреть на страшную распухшую рожу «синяка», сказал:

— Помнишь, я спрашивал у тебя на горе, не знаешь ли ты каких-нибудь серьезных собирателей монет?

— Ну, было дело.

— Так вот, ответь — тот вчерашний крутой мужик на «мерседесе» монеты не собирает? Не о нем ли ты говорил, как о человеке… нехорошем?

— Нет, шеф, нет! — затряс сизыми щеками Толян. — Я вчерашнего мужика, который в нас из ружья пульнул, никогда раньше здесь и не видел. Он только купил участок, строиться собрался. Я о других…

— Назови их. Полста получишь!

Толян ответил не рассуждая:

— Шеф, и не проси! Это такие люди! Загубят!

— Так это «люди» или «человек»? — разозлился Ленька.

— Да какая тебе разница, все равно не скажу!

Ленька почувствовал, что «синяк» так дорожит своей жизнью, что признание не вырвать у него и при помощи ста рублей.

— Хорошо! — хлопнул себя Кошмарик по колену. — Этот разговор оставим. Подскажи ты мне тогда, Толян, где у вас поликлиника?

«Синяк» заулыбался:

— Ты что, шеф? Откуда на горе поликлиника? Никогда ее здесь не было. В Красное село ехать надо.

— Как же? — удивился Ленька. — А если я травму какую-нибудь крутую получу — по ноге, к примеру, себя топором садану?

— А «скорую» вызывай по телефону или сам себя перевязывай-штопай! — весело ответил Толян.

— Да не говори! Неужели у вас, если скорую помощь кому оказать надо, не найдется врача, который помог бы человеку? Положим, я ночью голову себе разбил? А?

— Есть такой врач, шеф, есть! — с радостью заверил Леньку Толян. — Ты бы так сразу и говорил — уколоться тебе надо, а то начал меня за нос водить: топор, рана!

— Не надо мне уколоться! — грозно сказал Ленька, сдвигая на переносице свои жидкие белесые брови. — Мне врач ночной нужен! Понятно?

— Ну, не сердись, шеф, не сердись. Говорю: на Подгорной улице, в седьмом доме живет такой врач, вернее, врачиха. Все знают о ней, только принимает она знакомых, потому как, сам понимаешь, дело стремное — без разрешения людей лечить. Она мне как-то руку штопала — порезался. Денежку она, понятно, от посетителей берет, без этого сейчас нельзя, да и лекарства, бинты денег стоят, но вообще не злобствует.

— Так она меня примет? — с надеждой спросил Ленька.

— Не примет, — вздохнул Толян, — если я с тобой к ней не пойду, а пойти с тобой я могу, сам знаешь…

— Получишь еще тридцатку, если отведешь меня к этой врачихе!

— Ну так пойдем! — расплылся спелой сливой Толян. — Здесь недалеко.

Все получилось так быстро, что Кошмарик оторопел: «Ну, приду я к ней, а что спрошу? Она ведь мне и отвечать не станет. Снова деньги давать? Попробую».

Когда Ленька подходил к магазину, у него было лишь одно желание — насесть на Толяна-Каракаллу, дать ему грошей, только бы он назвал имя и адрес нумизмата. О ране, полученной душителем, он вспомнил как-то нечаянно — вчерашняя фраза Володи о том, что раненый им человек должен обязательно хромать, всплыла сама собой, вот и явился вопрос о враче. Вполне возможно, что напавший на Володю маньяк сам перевязал себе рану. И шансов на то, что врачиха, лечившая «горцев» тайком и снабжавшая кого надо наркотиками, все выложит Кошмарику, было немного.

Они подошли к низенькому и давно некрашенному домику. Если телевизионный мастер смело привлекал прохожих своей вывеской, то здесь никаких знаков, говорящих о подпольной поликлинике, по понятным причинам, быть не могло, но калитка оказалась закрытой только на деревянную вертушку, отполированную пальцами многочисленных посетителей. Они поднялись на крыльцо, и «синяк» смело отворил дверь.

— Толик! Толик! — раздался густой женский голос. — Да где же ты так угваздался? Ну, не стыдно тебе водку жрать каждый день? Ведь совсем в свинью превратился.

— А что остается делать при такой власти, Дарьюшка! — с тоской в голосе откликнулся Толян. — Переменится власть, так и я переменю образ своей жизни. А пока — никак нельзя, все время душа болит. Слушай, Дарьюшка, — сказал Толян менее тоскливым тоном, — я тут тебе шефа одного привел, нашего парня. Он чего-то хочет от тебя. Примешь?