Расчленение Кафки. Статьи по прикладному психоанализу - Никита Благовещенский

Персонажами поэмы легко и непринужденно становятся Гете и Шиллер, Мусоргский и Римский-Корсаков, Луи Арагон и Эльза Триоле, Сартр и Симона де Бовуар, Моше Даян и Абба Эбан, генерал де Голль и Жорж Помпиду, Гомулка и Циранкевич, Минин и Пожарский. Можно с большой степенью уверенности сказать, что произведение Ерофеева — один из первых опытов российского постмодернизма.

Хотя «Москва — Петушки» и изучалась, но работали над ней в России только литературоведы и культурологи. Это Владимир Муравьев, Михаил Эпштейн, Игорь Авдиев, Андрей Зорин; поэму с восторгом принял Михаил Бахтин, сравнивая ее с «Мертвыми душами»[179]. Мы же хотим обратить внимание на то, что ерофеевская поэма предоставляет широкое поле для разнообразных психологических и патопсихологических исследований и интерпретаций. В частности, темы, затрагиваемые поэмой, — это соотношение алкоголизма и веры в Бога, бессознательные мотивы поведения Ерофеева (аутоагрессия как манифестация танатоидального влечения), экзистенциальные проблемы любви, одиночества и смерти.

Пространственно-временное структурирование поэмы посредством разбиения на главы в соответствии с расписанием движения поезда от Москвы до Петушков может навести на мысли об единой теории психических процессов Л. М. Веккера, который развил тезис Канта о том, что время и пространство являются необходимыми атрибутами нашего мышления, и о корреляции между бессознательными и когнитивными процессами. Размышления над поэмой заставили объединиться и авторов статьи: психотерапевта традиционной российской школы и психоаналитика.

Говоря об изучении поэмы, ее героя и личности ее автора, мы, конечно, не претендуем на всесторонность, да ее и невозможно было бы достичь в рамках краткой статьи. Мы коснемся лишь одного аспекта, а именно: попытаемся выяснить, насколько коррелируют религиозность Венедикта (и Венички) Ерофеева и такой, с точки зрения Церкви, серьезный порок, как злоупотребление алкоголем, который, к сожалению, был присущ очень многим интеллигентам как во времена Венички (конец 60-х — начало 70-х гг.), так и во все последующие годы. Забавно, что первая публикация поэмы на родине случилась в 1988 г. в журнале «Трезвость и Культура»[180] в сильно сокращенном виде и с предисловием С. Чупринина, в котором утверждалось, что Ерофеев «беспощадно обличает пороки своих сограждан»[181]. Также нам встречалось издание поэмы в сборнике «Исповедь порока»[182], выпущенном при содействии Ставропольского комитета Общества Красного Креста. В этот сборник, помимо произведения Ерофеева, вошли также статьи о проститутках, о СПИДе и изречения разных известных людей, вроде академика Углова, о здоровом образе жизни. Видимо, редакторы этих и им подобных изданий увидели в поэме лишь исповедь раскаявшегося алкоголика и проповедь о вреде пьянства. С таким суженным пониманием «Москвы — Петушков» согласиться, как нам кажется, никак нельзя, но наше исследование будет посвящено именно этому аспекту.

С первого взгляда в этой области у Венидикта Ерофеева (как и у его представителя в мире фантазийном — Венички) должен существовать интрапсихический конфликт: с одной стороны, он религиозен, с другой — злоупотребляет алкоголем, и не только не скрывает этого, но даже гордится, в том числе и перед самим Богом. То Веничка выдает сентенции вроде: «Да, больше пейте, меньше закусывайте. Это лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма», то восклицает: «Что мне выпить во Имя Твое?»[183]

Религиозность Венички не вызывает сомнений: он запросто общается с «ангелами Господними» («Какие они милые!..»), постоянно обращается к Богу, буквально с третьей страницы поэмы («Вот ведь, Искупитель даже, и даже Маме своей родной и то говорил: „Что мне до тебя?“ А уж тем более мне — что мне до этих суетящихся и постылых?»[184]) и по последнюю («Они (убийцы) смеялись, а Бог молчал…»[185]). Так же, по воспоминаниям друзей и близких, был религиозен и сам автор поэмы. Вдова писателя, Галина Ерофеева, вспоминает, что «религия в нем всегда была»[186]. Хотя, как замечает филолог Владимир Муравьев, «…несмотря на свой религиозный потенциал, Веничка (имеется в виду писатель, а не его персонаж) совершенно не стремился жить по христианским законам»[187]. Сам Венедикт писал в своих «Записных книжках»: «Я с каждым днем все больше нахожу аргументов и все больше верю в Христа. Это всесильнее остальных эволюций»[188].

То, что Веничка — любитель выпивки, также очевидно: поэма начинается с того, что он просыпается с похмелья в чужом подъезде, затем пьет и рассуждает о выпивке на протяжении всего повествования, и заканчивается тем, что герой впадает в состояние алкогольного бреда.

Автор поэмы, по свидетельствам друзей и знакомых, тоже, мягко говоря, «во всяком случае бутылки врагом не бывал»[189] как говаривал доктор Крестьян Иванович господину Голядкину.

Как же в душе одного человека сосуществуют и религиозность, и то, что с точки зрения религии является грехом? Мы полагаем, что для разрешения этого интрапсихического конфликта Ерофеев (не будем далее уточнять, Веничка или Венидикт) пользуется бессознательным Эго-защитным механизмом — рационализацией. Он полагает, что трезвый человек горд и самонадеян, разумен и деятелен. Выпивка с трезвого смывает гордыню, он перестает вполне владеть смыслом и телом. Но остается гордыня опьянения: пьяному море по колено, он балагурит и обольщает красоток. И тут на помощь приходит похмелье, как антитеза опьянению. Похмельный человек тих, мудр и малодушен, у него нет ни трезвой, ни пьяной гордыни. Он деликатен, потому что больше всего на свете боится кого-нибудь обидеть. «О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив и был бы также ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под солнцем — как хорошо бы!.. „Всеобщее малодушие“ — да ведь это спасение от всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства!» — восклицает похмельный герой поэмы Веничка[190].