Сегун - Джеймс Клавелл

— Есть кто-нибудь еще, кто считает, что есть измена? Кто осмеливается нарушить Бусидо? Кто решается обвинять сюзерена в измене?

— Прошу простить меня, господин. — Исуми, старый советник, произнес это совершенно спокойно. — Но я вынужден сказать, что, если вы собираетесь в Осаку, — это измена вашим предкам.

— В тот день, когда я поеду в Осаку, вы покинете эту землю.

Седой человек вежливо поклонился:

— Да, господин.

Торанага безжалостно оглядел всех присутствующих. Кое-кто неловко заерзал под его взглядом и поднял на него глаза. Самурай, который много лет назад утратил желание воевать, обрил голову, пошел в монахи-буддисты и теперь был членом гражданской администрации Торанаги, безмолвствовал, во власти страха, который он отчаянно пытался скрыть.

— Чего вы боитесь, Нумата-сан?

— Ничего, господин. — Тот опустил глаза.

— Хорошо. Тогда пойдите и совершите сеппуку: вы — лжец, и ваш страх отравляет здесь воздух.

Нумата всхлипнул и спотыкаясь побрел к дверям. Ужас охватил присутствующих. Торанага смотрел и ждал. Воздух стал плотным, слабое потрескивание факелов в наступившей тишине казалось неестественно резким. Судару повернулся к отцу и поклонился — он знал, что это его долг, что на нем лежит ответственность.

— Пожалуйста, господин, можно мне почтительно сделать заявление?

— Какое заявление?

— Господин, я считаю, что нет… что здесь больше нет изменников и что больше не будет из…

— Я не разделяю вашего мнения.

— Пожалуйста, простите меня, господин, вы знаете, я повинуюсь вам. Мы все повинуемся вам. Мы стремимся только к лучшему.

— Лучшее — это мое решение. Что я решу, то и есть самое лучшее.

Судару беспомощно поклонился в знак согласия и умолк. Торанага, казалось, забыл о нем, его речь, как и его взгляд, была непреклонна:

— Вы больше не будете моим наследником.

Судару побледнел. Торанага ослабил напряжение, повисшее над залом, словами:

— Я здесь сюзерен. — Он выждал минуту, затем в полной тишине встал и с надменным видом покинул место собрания, — дверь за ним закрылась. Все беспомощно пытались нащупать рукоятку меча… но никто не покинул своего места.

— Сегодня… сегодня утром я слышал от нашего главнокомандующего, — заговорил наконец Судару, — что господин Хиро-Мацу будет здесь через несколько дней. Я хочу… я буду говорить с ним. Молчите, терпите, будьте лояльны к нашему сюзерену. А сейчас давайте пойдем и отдадим последние почести генералу Серата Кьесио…

Торанага поднимался по лестнице… Одиночество поглотило его… На самом верху он остановился и на мгновение облокотился о стену, тяжело дыша. Боль охватила его грудь, он пытался растереть ее, чтобы хоть немножко ослабить.

— Это только нехватка физических упражнений, — пробормотал он, — только слабость, вот и все.

Отдохнув, он тронулся дальше.

Он ясно и безжалостно сознавал: опасность велика. Измена и страх заразительны, и то и другое следует выжигать без всякой жалости в тот самый момент, когда они появляются. И все равно ты не можешь быть уверен, что они искоренены. Да, борьба, в которую он ввязался, не детская игра. Слабый — пища для сильного, сильный — добыча для очень сильного. Если бы Судару публично заявил, что берет на себя всю власть, он, Торанага, был бы бессилен что-либо сделать. Пока не ответит Затаки, ему остается только ждать.

Он закрыл и запер дверь и подошел к окну: внизу его генералы и советники расходились по домам. Город за стенами крепости лежал почти в полной темноте, луна едва проглядывала сквозь облака и туман, ночь была спокойная, почти без звуков. Ему казалось, что с небес на него опускается его судьба.

Блэксорн в одиночестве сидел под утренним солнцем — здесь, в углу сада перед своим домиком, он отдыхал после обеда со словарем в руках. Был прекрасный, безоблачный день — первый за много недель, — и пятый день с тех пор, как он последний раз видел Торанагу. Все это время он провел в стенах замка, не имея возможности увидеть Марико или навестить свой корабль или команду, посмотреть город, поохотиться, проехаться на лошади. Раз в день он плавал в одном из крепостных рвов с другими самураями и проводил время, обучая их плаванию и нырянию.

Но ожидание от этого не становилось легче.

— Простите, Анджин-сан, но сейчас у всех то же самое, — успокоила его Марико вчера, когда он случайно встретил ее в замке. — Даже господин Хиро-Мацу должен ждать — он приехал и все еще не может увидеться с господином Торанагой. Никто не может его увидеть.

— Но это важно, Марико-сан. Я думал, он понимает, что важен каждый день. А ему нельзя послать письмо?

— О да, Анджин-сан, это просто. Вы только напишите. Если вы скажете мне, что вы хотите передать, я напишу для вас. Все должны писать ему, если хотят получить аудиенцию, — так он теперь требует. Пожалуйста, потерпите — это все, что остается.

— Тогда, пожалуйста, попросите его о встрече. Я буду признателен…

— Не беспокойтесь, я сделаю это с удовольствием.

— Где вы сейчас? Уже четыре дня, как я вас не видел.

— Пожалуйста, извините меня, но я должна столько всего сделать. Это… Это мне трудновато, так много приготовлений…

— Что происходит? Весь этот замок вот уже целую неделю словно потревоженный улей.

— Ох, простите, все прекрасно, Анджин-сан.

— Да? Извините, но генерал и главный управляющий совершили сеппуку во дворе перед главной башней. Это нормально? Господин Торанага замкнулся в башне из слоновой кости, заставляя всех ждать его без видимых причин, — это тоже обычно? А что с господином Хиро-Мацу?

— Господин Торанага — наш повелитель. Что он ни делает, все правильно.

— А вы, Марико-сан? Почему я не вижу вас?

— Прошу извинить меня, но господин Торанага приказал мне предоставить вас вашим занятиям. Я сегодня навещу вашу наложницу, Анджин-сан, — я не собираюсь навещать вас.

— Почему он возражает против этого?

— По одной причине, мне кажется: чтобы вам приходилось говорить только на нашем языке. Это продлится всего несколько дней, не так ли?

— Когда вы поедете в Осаку?

— Не знаю. Я думала выехать три дня назад, но господин Торанага еще не подписал мой пропуск. Я уже договорилась о носильщиках и лошадях, и ежедневно отдаю мои путевые документы на подпись секретарю, но они всегда возвращаются обратно: «Принесите завтра».

— Думаю, что я поеду в Осаку морем. Он не говорил, чтобы я взял вас с собой?

— Да-да, говорил, но… ну, вы же знаете, Анджин-сан, с нашим сюзереном никогда не знаешь ничего заранее. Он меняет свои планы.