Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Перед тем как подвергнуть проверке идею, что эффект Флинна ускорил эскалатор разума, расширил моральные горизонты и снизил уровень насилия, нам нужно сверить с реальностью сам эффект Флинна. Действительно ли люди в наше время настолько умнее людей прошлого? Сам Флинн в своих ранних работах с удивлением отмечал, что использование прежних норм подсчета баллов сегодня в некоторых странах привело бы к тому, что четверть учащихся были бы сочтены «одаренными», а число «гениев» выросло бы в 60 раз. «Результатом, — добавляет он скептически, — должен был бы стать культурный ренессанс — слишком огромный, чтобы остаться незамеченным»[1894]. Но ведь в последние десятилетия действительно случился интеллектуальный ренессанс, возможно не в культуре, но уж в науке и технологиях бесспорно. Космология, физика частиц, геология, генетика, молекулярная биология, эволюционная биология и нейронаука совершили головокружительные прорывы в постижении мира, а технологии подарили нам такие чудеса, как замена частей тела, рутинное сканирование генома, потрясающие фотографии других планет и далеких галактик и крошечные гаджеты, которые позволяют нам болтать с миллиардами людей, фотографировать, указывать свое местоположение на планете, слушать любую музыку, читать любые книги и получать доступ к диковинкам Всемирной сети. Эти чудеса нахлынули с такой скоростью, что мы не успели осознать грандиозности идей, которые сделали их возможными. Но ни один ученый, рассматривающий историю человечества в масштабе веков, не пройдет мимо факта, что мы сегодня живем в период экстраординарной мощи разума.

К сожалению, мы склонны не осознавать степень нравственного прогресса, но историков, которые видят дальше нас, завораживают моральные достижения последних шести десятилетий. Мы читали, как Долгий мир заставляет самых известных военных историков недоуменно трясти головой. Революции прав подарили нам идеалы, которые сегодня образованные люди принимают как должное, но которые практически беспрецедентны в истории человечества: люди всех рас и верований достойны равных прав, женщины должны быть освобождены от любых форм принуждения, детей никогда и ни за что нельзя шлепать, школьников нужно защищать от травли, и нет ничего плохого в том, чтобы быть геем. Я считаю вполне вероятным, что всеми этими дарами мы в какой-то мере обязаны усовершенствованному и расширенному применению разума.

Еще один способ свериться с реальностью — поинтересоваться, действительно ли наших недавних предков можно считать морально отсталыми. Ответ, который я готов аргументировать: да. Все они, конечно, были приличными людьми с полностью функционирующими мозгами, но уровень нравственности культуры, в которой они жили, по нынешним стандартам был так же примитивен, как водолечебницы и патентованные лекарства того времени в сравнении с современной медициной. Многие их убеждения были не только чудовищными, но в самом прямом смысле слова глупыми. Они не выдержали бы разумной критики, так как попросту противоречили ценностям, которых люди прошлого, по их собственным словам, придерживались, и продолжали существовать только потому, что узкий прожектор интеллекта редко тогда на них фокусировался.

Прежде чем вы решите, что это умозаключение — клевета на наших предков, подумайте о некоторых убеждениях — общепринятых до того, как стал накапливаться эффект усиления абстрактного мышления. Сто лет назад десятки великих писателей и художников восхваляли красоту и благородство войны и с жаром предвкушали Первую мировую. «Прогрессивный» президент Теодор Рузвельт писал, что уничтожение коренных американцев необходимо, чтобы континент не превратился в «охотничьи угодья отвратительных дикарей», и что в девяти случаях из десяти «хороший индеец — мертвый индеец»[1895]. Другой президент, Вудро Вильсон, был убежден в превосходстве белых и, будучи президентом Принстона, не пускал черных в университет, поддерживал Ку-клукс-клан, уволил всех черных сотрудников федерального правительства, а об этнических иммигрантах говорил так: «Любой, кто привозит с собой свою национальность, привозит кинжал, который он при первой возможности воткнет в жизненно важные органы республики»[1896]. Третий, Франклин Рузвельт, загнал сотни тысяч американских граждан в концентрационные лагеря, потому что они были той же расы, что и японцы, — граждане страны-врага.

С другой стороны Атлантики молодой Уинстон Черчилль принимал участие, как писал он сам, «во множестве маленьких увеселительных войн против варварских народов» Британской империи. В одной такой милой маленькой войне, писал он, «мы упорно двигались вперед, от деревни к деревне, уничтожая дома, засыпая колодцы, взрывая башни, срубая дающие тень деревья, сжигая посевы и разрушая водохранилища в карательном опустошении». Черчилль оправдывал эти зверства тем, что «арийская раса обречена на победу», и решительно выступал «за использование отравляющих газов против нецивилизованных племен». Он обвинял народы Индии в голоде, вызванном ошибками британской администрации, потому что те якобы «плодятся как кролики», добавляя: «Я ненавижу индийцев. Это скотоподобный народ с гнусной религией»[1897].

Сегодня нас ставит в тупик противоречивая мораль этих людей, которые, безусловно, были просвещенными и гуманными, когда дело касалось их собственной расы. Однако они так и не додумались до идеи, которая побудила бы их относиться к людям других рас с тем же уважением. Я помню мягкие поучения матери, которая в начале 1960-х гг. говорила нам с сестрой, еще детям (как впоследствии говорили матери миллионам детей): «Есть плохие негры и есть хорошие негры, точно так же как есть плохие белые и хорошие белые. Невозможно сказать, хороший перед тобой человек или плохой, взглянув на цвет его кожи». «Да, многие их привычки кажутся нам смешными. Но и многие наши привычки кажутся смешными им». Такие уроки — это не идеологическая обработка, это управляемое рассуждение, приводящее детей к выводам, которые они могут принять как собственную точку зрения. Наверняка подобное же размышление прокладывало себе путь в нейронных сетях великих государственных деятелей прошлого века. Разница в том, что нынешних детей поощряют совершать этот мысленный переход и в результате такое понимание становится для них второй натурой. Коды абстракции, такие как «свобода слова», «толерантность», «права человека», «гражданские права», «демократия», «мирное сосуществование» и «ненасилие» (и их антитезы «расизм», «геноцид», «тоталитаризм» и «военные преступления»), зарождаются в абстрактном политическом дискурсе и, распространяясь, проникают в инструментарий мышления каждого человека. Эти достижения без преувеличения можно назвать ростом интеллекта, они не слишком отличаются от тех, что спровоцировали прирост баллов в тестировании абстрактного мышления.