Жизнь волшебника - Александр Гордеев

говоришь и обо мне. А

когда говоришь обо мне, то и она будто предполагается где-то рядом. Вот как это понять? Я ведь

сейчас осознаю, что мы этот порядок наводим и для неё. Когда из роддома пришла я, то у меня не

было ни отдельной квартиры, ни мужа. И если всё это есть у Нины, то я счастлива за неё. Мне

кажется, что эти обои я клею в какой-то степени и для себя.

– А вот интересно, – как бы испытывая её, спрашивает Роман, – у тебя нет ощущения

неравенства между нами: у меня две женщины, а у тебя один мужчина – я?

– Так ты же – никто другой! – смеётся она. – И при чём здесь это? Зачем мне это равенство? К

чувству оно не имеет никакого отношения.

Работа продолжается весь день. Несколько раз Роман подходит к Тоне, обнимает, касается

губами щеки. Ей приятно, но всякий раз она мягко ускользает.

– Здесь нельзя…

А он и сам понимает, что почему-то нельзя. И не настаивает.

Уже в сумерках он отвозит Тоню домой. Как на грех, стадо коров в этот день чуть запаздывает, и

многие хозяйки (есть там и стригальщицы) в ожидании его, сидят, щёлкая семечки, на лавочках

ближе к окраине села. Интересно было бы послушать, что говорится на этих лавочках вслед

старому, синему мотоциклу.

Однако провезти Тоню на мотоцикле – это одно, а открыто в её дом не войдёшь. И мотоцикл,

оставленный перед её подъездом – это тоже вроде наглого вызова общественному мнению.

Приехав домой, Роман загоняет мотоцикл в гараж, а потом, чуть попозже, повторяет путь до Тони,

только уже, как пеший шпион.

Она его ждёт. От неё пахнет стрижкой – этот специфический запах не убиваем никаким мылом.

Конечно, и Роман пахнет так же. Их чувства и отношения замешены на этих запахах, на оре отары,

который и ночью продолжается в их ушах. Таков пикантный привкус их союза.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ

Горячая работа

373

Бракёром или контролёром, следящим за качеством стрижки, работает крупная, симпатичная

своим круглым лицом, но как будто не совсем конкретно сложенная бурятка Рита. Правда, к

собственному сложению она совсем безучастна. Живя одиноко, с двумя маленькими детьми, Рита

заявляет, что больше ей никто не нужен. Выполняя обязанность бракёра, она ходит вдоль рядов

стригалей и, наблюдая за их работой, делает необходимые, но почему-то всегда едкие,

раздражающие всех замечания. Она же выпускает из загончиков остриженных овец, и когда они

белой прыгающей вереницей пробегают мимо, Рита отмечает порезы и недостриг (места с

оставшимися клочками или с высоко снятой шерстью). Цепкий взгляд Риты замечает все мелочи, и

потом её блокнотные пометки ощутимо роняют зарплату стригалей. Конечно, рабочим не

понравился бы всякий бракёр, но Рита – это нечто особенное. Власть, видимо, не только кружит

голову, но и винтом поднимает Риту вверх, так что не смотреть на стригалей свысока и даже чуть

презрительно она уже не может. Печально и то, что этот процесс, кажется, прогрессирует. Её

замечания становятся всё ядовитей и изощрённей. И, главное, она постоянно на месте, у неё нет

никаких отлучек, болячек, перерывов.

– Вот она достала нас всех так достала, – говорит Кармен в один из перерывов, пока на стрижку

загоняют новую отару овец. – Хоть бы ногу себе вывихнула или что… Или на крайний случай понос.

Лучше, конечно, понос, это как-то веселее. Что бы такое придумать для неё, а?

Чтобы мнение бракёра не было субъективным (а такие жалобы уже просочились к парторгу

Таскаеву), от рабочих тоже создаётся группа контроля за качеством, в которую как единственного

мужчину-стригаля да к тому же коммуниста, включают, по авторитетному совету парторга, и

Романа. Рита же понимает это так, что группа создаётся для конкретного подчинения ей.

В первый же день существования этой группы за полчаса до обеда она подходит к Роману и

тоном, не допускающим возражения, требует, чтобы тот, прекратив работу, шёл к загонам для

начала инспекции. Сегодня Роман лишь немного отстаёт от Тони, работает напряженно, запретив

своему помощнику куда-либо отлучаться и подавать каждую следующую овцу без всякого

промедления. Экономя время на каждом движении, нагоняя Тоню какими-то секундами, он даже

внимания не обращает на странное распоряжение бракёра. После проверки, когда стрижка уже

остановлена на обед и стригали прибираются на своих местах, прибежавшая Рита накидывается

на него с руганью.

– А ты разве не знаешь, что на меня нельзя кричать? – спокойно выслушав её, спрашивает

Роман.

– Почему? – изумляется она.

– Потому что я этого не выношу. Это, во-первых. А во-вторых, бросать работу раньше времени я

не буду. Я хожу сюда работать и зарабатывать. Но если уж меня включили в эту группу, то я

предлагаю делать проверку во внерабочее время. На общее благо я могу пожертвовать даже

время своего отдыха.

– Как это во внерабочее!? – возмущённо кричит Рита. – Меня вечером автобус ждать не будет!

Что же мне потом, пешком топать?!

– Ну, если ты такая большая начальница, то пусть тебе выделят особый транспорт и добавят

рубль к зарплате. Ты думаешь только о себе, а на то, что отрываешь от работы шестерых

стригалей, тебе наплевать.

Стригали, уже подтягивающиеся к выходу, смеются над их стычкой. Рита вопит, как пожарная

сирена, и Роман просто отмахивается от неё. Накричавшись, она удаляется скорым шагом,

сотрясаясь от злости и собственного веса. Отношения с контролёром испорчены. И это, конечно,

нехорошо. Иметь такого врага – себе дороже. Теперь она изведёт придирками – стричь надо чище.

Но Рита реагирует оригинальней. Её презрение таково, что она не удостаивает его больше своими

ценными замечаниями и отметками в книжечке. Роман оказывается настолько отверженным от тех,

с кем у Риты остаются нормальные человеческие, конфликтные отношения, что он перестаёт для

неё существовать.

– Может, мне тоже взять да разлаяться с ней? – смеётся Кармен.

Роман продолжает оттачивать технологию стрижки, освобождаясь от лишних суетливых

движений, пытаясь спрямить любое из них. Он постоянно высчитывает, как лучше подвесить мотор

машинки, какой длины должна быть верёвка, чтобы лежащая овца была удобно растянута и легко

переворачивалась с бока на бок. Мелочей здесь просто нет.

В один из дождливых нерабочих дней он приходит на стрижку, чтобы ещё раз переоборудовать

своё место. В высоком здании тихо и гулко, а недалеко от его места подвешивает машинку

незнакомый смуглый парень с чёрной кудрявой шевелюрой – явно какой-то приезжий стригаль.

Своё место он готовит, правда, на полу, где нет столов, и это успокаивает: значит, стрижёт он

оренбургским способом, при котором стригаль