Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

твои излюбленные места и никому не намерен говорить о них. Но за тобой следят те, другие. Они потеряли тебя в Лабелине, но рано или поздно найдут вновь. О них я хотел предостеречь.

— Те, другие?

— А кто, по-твоему, сжег монастырь Максимиана? Мы не единственные, кто ищет разгадку Предметов. Есть и другие, они куда менее разборчивы в средствах. Они следили за тобою — надо полагать, от Солтауна. В любой момент могли убить и отнять Предмет, но решили повременить в надежде, что ты приведешь их к нам. Так и вышло. За ночь они взяли штурмом монастырь, умертвили всю братию и исчезли без следа. Представь, на что способны эти люди.

— Стало быть, все-таки угроза? И в дело пошли уже мифические «они», раз все прежнее не сработало?

— Последнее, что должен сказать. Совсем немного. Будет война, Хармон Паула. Такая война, что вздрогнет подлунный мир и зашатается Династия, а Великие Дома превратятся в трусливых собачонок. В этой войне ты можешь пасть жертвой или встать на одну сторону, или на другую, но остаться непричастным ты уже не сможешь. Тебе придется делать выбор, или же его сделают за тебя.

— Предлагаешь выбрать между этаким Светлым Добром и, так сказать, Злобной Тьмой? И в роли Добра, разумеется, ты видишь себя?

Отец Давид мрачно усмехнулся.

— Мы — убийцы, подлецы и подонки. Так звучит приятнее для твоего слуха? Предлагаю тебе как старый друг: стань одним из нас, помоги нам, убийцам и подонкам.

— Я не верю тебе, Давид.

Вместо ответа священник процитировал Писание:

— То бремя, которое тебе предстоит нести самому, — бремя выбора. Без помощи нашей ты будешь принимать решения. В этом право смертного, в этом и его проклятие.

— Вот именно, — хмуро кивнул торговец. — Мое решение, я его принял.

Священник поднялся из-за стола и протянул Хармону руку на прощанье. На ладони Давида торговец увидел крохотный пузырек.

— Что это такое?

— Понюхай.

Хармон выдернул пробочку. Запах был не сильный, но режущий, едкий.

— Это яд, мой друг. Он смертелен.

Торговец вскочил, отбросил пузырек, попятился, хватаясь за горло:

— Ты влил в кубок?! Я выпил его?! Я умру???

— Нет. Я — не тот, кого тебе стоит бояться. Поверь хотя бы в это.

Едва священник покинул зал, Хармон бросился в уборную. Сунув два пальца в рот, он опорожнил желудок. Кажется, ясно, что Давид не хотел убивать его — зачем бы иначе говорил о яде? Но все же, стоит перестраховаться…

Затем он поднял на ноги извозчика со стражниками и спешно покинул гостиницу.

— Господин, но ведь поздно, уже переправа закрыта!

— Плевать на переправу. Я передумал: едем на юг.

Карета тряслась по дороге, краснело заходящее солнце, заливая кровью волны Ханая. Торговец прилип к заднему оконцу кареты и глядел, глядел, пристально глядел. Ни души. Ни всадника, ни экипажа позади. Хорошо!

И он думал: я никогда не бывал на Юге. Говорят, там вкусные вина, красивые сады, смуглые девушки. И никто там не знает меня. Ни одна живая душа.

Глава 46. Искра

4 июля 1774 г.

Фаунтерра, резиденция Нортвудов

Этим утром Мира с кристальной ясностью поняла, что умирает. Не в туманном, неозначенном будущем. Звезда ждет ее сегодня. Возможно, ночью. Определенность принесла странное облегчение.

Несколько предыдущих ночей Мира задыхалась в плаче от жалости к себе, от боли и горечи, от досады, щелочью разъедающей нутро. Боги, мучительно несправедливые боги! Почему сейчас? Ей семнадцать, она умна и хороша собой. Она в столице, в центре водоворота событий, в блеске успеха. Впервые Мира ощутила, что означает «жить полной жизнью». Почему придется уйти именно сейчас?! Случись Мире весною разделить судьбу отца, она безропотно приняла бы участь. Какую утонченную жестокость измыслили боги, когда послали ей любовь, дружбу и славу, и лишь после — смертельную болезнь.

Джемма Алессандра, мать Миры, умерла двадцати семи лет от роду. Девушке прежде казалось, что это несправедливо ранний срок. Какая ошибка! Сейчас Мира все отдала бы, чтобы повторить судьбу матери: дожить аж до двадцати семи, испытать взаимные чувства, счастье быть с любимым, родить ребенка!..

Этим утром головная боль неожиданно отступила, разум прояснился. Она знала, что нынешний день будет последним, и больше не испытывала досады. Чувства потеряли остроту. Скоро я увижу отца, — подумала Мира. Впервые эта мысль не вызвала в ней ужаса, а лишь светлую грустную нежность.

Мира оделась и спустилась к завтраку. От слабости ее шатало, кружилась голова. Увидав ее, леди Сибил ахнула:

— Дитя мое! Зачем ты так утруждаешься?.. Оставайся в постели, тебе все подадут!

— Позвольте позавтракать с вами, миледи… Я так устала лежать.

— Конечно, садись. Мне кажется, тебе стало лучше?

— Да, миледи, — почти не соврала Мира.

Подали кофе.

— Сладкий, как ты любишь, — ласково сказала графиня.

Мира не хотела ни пить, ни есть. Не притронувшись к чашке, она смотрела на леди Сибил и вспоминала слова отца: «Люби тех, кто тебе дорог. Люби каждую минуту, не теряй времени. Когда-нибудь человек уйдет, и это случится внезапно». Больше всего ей хотелось обнять графиню, прижаться лицом к ее шее. Мира расплачется, если сделает так. Ну и что?.. Люби тех, кто тебе дорог. В конечном счете, только это имеет значение.

— Ты не пьешь?.. — спросила графиня. — Выпей, дорогая. Хочешь, подадут шоколада?..

Слезы навернулись на глаза. Мучительно трогательная забота!.. Леди Сибил так хотела порадовать умирающую девушку, уговаривала съесть излюбленное лакомство. Бессильная спасти Миру, надеялась хоть чем-то скрасить последний день, хоть раз еще увидеть улыбку на лице девушки. Ей будет горько, если Мира откажется.

Глотая комок в горле, Мира взяла чашечку. Если это порадует графиню, она выпьет кофе с шоколадом и найдет в себе улыбку. И бросится на шею леди Сибил, и будет рыдать день напролет…

— Вы хотите, чтобы я выпила?..

Странно.

В этот миг на лице графини мелькнуло неожиданное выражение. Не сострадание, не печаль, не нежность, а испуг. Это казалось абсурдом, но Мира не сомневалась в том, что увидела. Два месяца среди паутины дворцовых интриг приучили ее никогда не упускать выражений лиц.

Почему испуг?

— Вы хотите, чтобы я выпила? — медленно повторила Мира. И вновь тень страха промелькнула на лице графини, но сразу погасла.

— Ах, дитя мое, какой… — начала ответ леди Сибил…