Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

и Уиллу, которых он совсем не знает...Чересчур поздно. Как же поздно. Так многое нуждалось в кардинально ином подходе.

Бедная Лисбет. Когда-то такая прекрасная. Такая несравненная. Девятнадцать лет. И дети, внушающие гордость дети. Он что-то хотел сказать, что-то -. Ей не всегда легко давалась совместная жизнь. Уорвик. Рождение Эдварда в убежище. Нет, совместная жизнь не всегда устилалась лепестками роз. И вот случай с Нелл. О чем она думала? Если бы Лисбет подняла голову...

'Я любил тебя...' Чуть громче шепота, но Эдвард увидел, - она услышала. Подняла голову, распахнула ресницы. Глаза расширились, пристально глядя на него без слез и всякого иного, кроме чудовищного страха, выражения.

Эдвард ужаснулся. 'Господи, Лисбет! Не...не глупи! Ты не должна...'

Но тут его горло начало сжиматься, грудь тяжелеть, а тело сотрясаться от приступа кашля, заставляющего беспомощно искать глотка воздуха, и извергающего зловеще отмечаемую кровью мокроту. Елизавета в ступоре наблюдала, как к постели спешил доктор Хоббис, а потом попятилась, закрывая ладонями лицо, будто стирая то, что, не в силах видеть.

Небо над головой Томаса Грея заволокло тучами, звезды утонули в затягивающей темноте. Какое-то время он постоял на ступенях собора Святого Стефана, невидяще вглядываясь в опустевший мрак садов. Царила такая тишина, что молодой человек мог ясно слышать плеск воды о подпорную стену набережной. До него донеслись отзвуки церковных колоколов. К утрене созывались монахи большого аббатства Святого Петра. Томас почти сразу поправился. Звучал похоронный колокол, должный напомнить всем, находящимся в пределах области слышимости, помолиться о душе умирающего монарха.

Томас поежился. Для раннего апреля было холодно, но ему не удавалось заставить себя вернуться во дворец. Еще меньше хотелось в одиночестве возвращаться в великолепный особняк на Стрэнде.

Томасу исполнилось всего семь лет, когда, сражаясь на стороне Ланкастеров при Сен-Олбансе, погиб его отец. Тремя годами позже матушка мальчика вышла замуж за короля Йорка, и знакомый Томасу мир изменился. В глазах впечатлительного подростка Эдвард воистину являлся Солнцем в Зените, и в последовавшие затем бурные времена Томас довольствовался тем, что грелся в лучах отражаемого отчимом блеска. Любил ли он Эдварда? Этот вопрос молодой человек никогда не думал себе задать, не в силах ответить на него и сейчас. Тем не менее, самые счастливые моменты жизни приходились на минуты, когда ему получалось привлечь внимание Эдварда или заслужить его одобрение. В настоящий миг король умирал, и Томас оказался выброшен в море тьмы, дурных предчувствий и неизвестности.

Повинуясь порыву, он поднялся по ступеням и вошел в церковь. Высоко вдоль покрытых фресками стен пылали факелы, отбрасывающие блики на переливающиеся цвета сияющих великолепием витражей. По чистой случайности, первое, что выхватил взгляд Томаса, было ярким изображением Распятия Господа Иисуса на Голгофе, чудовищно достоверно дающим представление о смертных муках. Эта картина не способствовала успокоению уже измученного воображения, и Томас отвернулся. До него тут же донесся тихий сдавленный звук, сильно напоминающий мяуканье голодного котенка. Повторяя пройденный путь, Томас направился в неф, где увидел сгорбившуюся на полу перед Главным престолом женскую фигуру.

Опустившись рядом с ней на колени, Томас издал пораженный возглас: 'Господи! Джейн!'

Она подняла руку, заслоняя лицо от света. Глаза заплыли почти до состояния щелочек, чрезмерно измазанных углем, лицо покрылось размытой слезами грязью. Джейн окинула Томаса недоуменным взглядом, ничего в котором не говорило об узнавании, тем не менее, даже не сделала попытки возразить, когда он поднял ее на ноги.

'Пойдем, Джейн. Пойдем, милая. Я отвезу тебя домой'.

У нее не было плаща. Томас не понял этого, пока не начал опускать ее в ожидающие руки гребцов. Сорвав свой, он закутал в него Джейн и устроил девушку рядом с собой в лодке. Гребцы оттолкнулись от причала.

Пока лодка медленно шла вниз по течению, она продолжала плакать, словно ребенок, икая и пряча лицо в ямке плеча Томаса. Он гладил ее по голове, шепча бессмысленные фразы, способные хоть как-то успокоить и одновременно терзая разум в поисках последующих действий. Снятый для Джейн Эдвардом дом находился на углу Грейсчёрч и Ломбард стрит, в некотором отдалении от воды, а она вполне очевидно не была в состоянии сделать и шага.

В то время, когда Томас ломал голову над проблемой, тьму пронзили заволакивающие берег огни окон внушительного здания. Прибрежный особняк Колдхарбор (Прохладная гавань - Е. Г.) раньше принадлежал покойной сестре Эдварда, герцогине Эксетерской. Пользуясь позволением Эдварда, ее супруг, Томас Сент-Леджер, продолжал им владеть. В данный момент в Лондоне он отсутствовал, но Грей младший опорожнил с ним на пару столько винных бутылок, что колебаться смысла не имело.

'Причальте к Колдхарбору', - велел Томас гребцам.

Если слуги Сент-Леджера и возмутились, что их посреди ночи подняли из кроватей, то подобное возмущение благоразумно скрылось после того, как они узнали неожиданных гостей и незамедлительно предоставили в распоряжение королевского пасынка, маркиза Дорсета, конюшню своего господина. Вскоре Томас поднял Джейн из седла и отнес на верхний этаж ее собственного дома.

Некоторое время Томас стоял, глядя на Джейн, и, вопреки себе самому, единственное, что мог увидеть, - картины, как она вместе с Недом лежат на этой кровати обнаженными. Девушка больше не рыдала, скорее, казалась целиком и полностью забывшей обо всем вокруг, отрывисто бормоча и хватаясь безвольными пальцами за покрывала. Томас вдруг забеспокоился, не сразила ли Джейн горячка, лишь Богу известно, как долго она лежала там - на промерзлых плитах. Прикоснувшись губами к ее лбу, молодой человек успокоился, найдя его холодным. Но губы Джейн были теплыми, отдавая солью от слез.

Ему никогда не приходилось испытывать или причинять кому-либо подобное горе. Хотя, пришло в голову, она могла просто сильно напиться. Даже когда Томас нашел влажную ткань и начал стирать размазанный вокруг ее глаз макияж, девушка и не подумала пошевелиться. Сидя рядом с ней на кровати, он снял с Джейн туфли и скатал прикрепленные к коленям чулки. Ступни оказались крохотными и ледяными, чтобы согреть, Томас проворно растер их ладонями, после чего наклонился снова попробовать вкус ее губ.

Платье Джейн было создано по последней моде, спускаясь с плеч и углубляясь в глубокий V -образный вырез. Сказав себе, что ей станет так лучше, Томас начал развязывать шнуровку на корсаже.

Процесс не доставлял никакого