Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России - Александр Лукомский

Из этих стран поведение Японии производило впечатление, что она что-то замышляет, что-то подготовляет и даже как будто поддерживает и китайскую смуту, оказывая помощь то одному, то другому из китайских генералов-правителей.

В то же время Япония в своей зоне (кажется, в Тяньцзине) держала малолетнего претендента на китайский престол, заботилась о его воспитании и обучении и как будто подготовляла его для занятия вновь китайского престола, если это для нее окажется выгодным. Одновременно с этим Япония ласкала маньчжурского маршала Чань-Дзо-лина и как бы поощряла его честолюбивые мечты расширить свою власть и стать правителем не только Маньчжурии, но и всего Северного Китая.

После крушения в Сибири фронта Колчака и гибели адмирала советская власть явно хотела воспользоваться смутой в Китае и направить ее по большевистскому руслу. Начавшаяся в Китае работа красных должна была беспокоить и японцев и маньчжурского маршала (тигра, как его называли) Чжан Дзо-лина. К началу 1925 года в различных районах Китая образовались очаги восстаний с явно коммунистическим направлением. Сильные брожения возникли в районе Пекина, в районе Нанкина и в районе Шанхая.

Красные банды, подступившие к Шанхаю, угрожали совсем парализовать европейскую торговлю и угрожали шанхайским иностранным концессиям.

Определенно с благословения Японии и при ее широкой материальной поддержке маршал Чжан Дзо-лин формирует значительную армию в районе Мукдена и ведет ее под своим начальством на Пекин. От Пекина отдельные отряды армии Чжан Дзо-лина двигаются на Нанкин и на Шанхай. Я не собираюсь здесь описывать всего того, что происходило, но хочу лишь отметить очень странную историю, которая случилась, когда Чжан Дзо-лин подошел к Пекину.

Он подошел к Пекину не как завоеватель, а как освободитель от бесчинств красных и как восстановитель в стране порядка. В Пекине ему готовили торжественную встречу; на другое утро он должен был во главе части своих войск торжественно вступить в город. В этот же вечер в одном из пекинских дворцов был устроен бал, на котором должен был присутствовать сын маршала Чжан Дзо-лина и старшие генералы. Были приглашены представители всех держав. Бал состоялся. Китайские генералы и сын Чжан Дзо-лина на нем присутствовали. Сын Чжан Дзо-лина, получивший европейское воспитание и образование, принял участие в танцах. Но около 12 часов ночи все китайские генералы и сын маршала исчезли. Никто ничего не понимал. На другой день выяснилось еще более странное происшествие: армия Чжан Дзо-лина отошла от Пекина к северу, и никакого «торжественного вступления» в столицу не произошло.

Так никто точно и не знал, что именно произошло; говорили, что это «вступление» не соответствовало видам Японии и маршалу предложено было отойти от Пекина. Но операция в направлении на Нанкин и Шанхай состоялась. В составе армии Чжан Дзо-лина был небольшой русский отряд163 (он, кажется, никогда не превышал 2500 человек) под начальством очень разгульного, но и очень доблестного генерала Нечаева164.

В конце января и в начале февраля 1925 года положение Шанхая было несколько тревожное. Полиции на иностранных концессиях, совершенно достаточной для мирного времени, ввиду почти полного окружения Шанхая революционными бандами и грабежей в китайских частях города, было явно недостаточно. «Морской пехоты» у англичан и французов было мало. Спущенных с судов десантных отрядов было также недостаточно.

Японцы держали себя загадочно. Казалось бы, японцы могли срочно доставить в Шанхай достаточные силы, но они как-то держались в стороне, и их было мало заметно.

Определенной и наиболее существенной угрозой революционным бандам являлась судовая артиллерия, но она ничего не могла бы сделать, если бы бунтующие китайцы, особенно ночью, ворвались бы на иностранные концессии.

Положение было серьезное. Одна попытка со стороны китайских банд ворваться ночью на французскую концессию произведена

была. Окончилось все благополучно, и бунтовщики были отброшены только благодаря тому, что вопреки распоряжению французского комиссара (вероятно, из-за гуманно-демократических идей!), чтобы первые ленты из пулеметов и залпы из винтовок были направлены поверх голов, пулеметы были направлены правильно, а из винтовок целились в колени.

Когда бунтовщики бросились на два широких моста, отделявших их зону от защитников концессии (каких-нибудь 120—150 шагов), их встретили хорошим прицельным огнем. Побито публики было порядочно, но все кончилось благополучно, и бунтовщики поняли, что с ними церемониться не будут. А если б первые залпы и огонь из пулеметов были направлены поверх голов, то, конечно, тонкая цепочка защитников была бы опрокинута и перебита, а на французской (возможно, что и на соседней английской) концессии прошла бы волна грабежей и массовых убийств. Ценой «жестокости», подбив 150—200 бунтовавших китайцев, французская охрана спасла, наверно, тысячи жизней невинных людей (в том числе женщин и детей) и спасла вообще Шанхай от разграбления и пожара.

Однажды днем ко мне пришел неизвестный мне русский офицер и передал мне письмо. Письмо оказалось от генерала Нечаева, начальника русского отряда в армии маршала Чжан Дзо-лина. Нечаев мне писал, что он со своим отрядом дошел до Шанхая и просил разрешения приехать ко мне ночью на свидание. Я согласие дал.

Ночью (после 11 часов вечера) генерал Нечаев приехал на автомобиле. Мы познакомились и беседовали почти до утра. Он рассказал про то, на каких условиях и как был сформирован русский отряд. Сказал, что они смотрят на свое участие в китайской смуте только как на временное, чтобы ценой его купить право иметь в Маньчжурии постоянный русский отряд, который впоследствии можно будет значительно увеличить и употребить его на борьбу с большевиками в Забайкальской области (конечно, как и надо было ожидать, эта фантазия не осуществилась).

Затем он рассказал о действиях своего отряда, постоянно составляющего авангард Маньчжурского корпуса. Сказал, что фактически главная тяжесть боев падает на его отряд.

Рассказал, что несколько раз случалось наталкиваться на скрытое наружно влияние и руководство со стороны японцев. Смеясь, рассказал, что, подходя к Нанкину, как-то под вечер его отряд натолкнулся на неожиданно упорное сопротивление китайцев. Начальник его авангарда доносит, что продвинуться дальше он не может. Нечаев, ничего не понимая и привыкнув, что китайцы сейчас же отступают, как выясняется стремление дойти «до штыка», решает самому проверить, в чем дело.

Пробирается вперед. Неприятель стреляет метко и спокойно. Нечаев ползет в цепь. Впечатление, что противник готовится к контрудару; огонь очень сильный. Нечаев ничего не может понять, но видит, что сделать со своим отрядом ничего не может. Приказывает, как только стемнеет, отползать.

Ночью отряд Нечаева занял в тылу приличную позицию, и Нечаев решил дать день отдыха. Днем ему докладывают, что его хотят видеть два японских офицера. Он их принимает, угощает; беседуют. Японцы рассказывают, что у них тут рядом небольшая концессия и из-за опасения, что китайцы ее разграбят, с военных судов свезены на берег две роты и что они заняли позицию у концессии. Что накануне на них повели наступление китайцы, но какой-то странный китайский отряд. Они еще никогда не видели, чтобы китайцы так спокойно наступали под огнем и так вели огонь. Сошлись почти до штыкового удара, что они, японцы, очень боялись, что китайцы их опрокинут. Положение их, японцев, было очень тяжелое, но что, к их счастью, китайцы ночью отступили.