Легенды и были старого Кронштадта - Владимир Виленович Шигин

пропивали и дело делали лучше, чем нонича трезвые колобродят. Другое, благодаря малодушию нашему, которым пользуясь, медицинский факультет увеличил число докторов чрезвычайно, как сами они, так лекарства употребляют по моде; было время, лечили они одною теплою водою, по крайней мере, лекарство было невредное. Было время, лечили они от всех болезней одним Меркурием, ваннами, а теперь пользуют пиявками; многие уверены, что пиявицы любят кровь нечистую. Мне сказал один доктор, шутя над ремеслом своим, чтобы знать верно свойство пиявицы, так надобно прежде быть самому пиявкою. Доктора сами, подобно пиявкам, они так впились в наше малодушие, что человек пожилых лет с хорошим желудком никак не может быть без доктора; он знает, что этот доктор произведен из аптекарей, он знает, что сей доктор морит людей без пощады и он знает еще важнее, что доктор сей уморил его сына, и сам доктор в этом признался, но он отвечает: «Все это так, да дело не в том, а в том, что он вылечил министерскую жену!»

Впрочем, в Кронштадте по поводу бесконечных эпидемий далее сочиняли нехитрые куплеты:

Расскажи, крещеный люд,

отчего народы мрут

С Покрову до Покрову

на проклятом острову.

Летом 1831 года в Кронштадте вспыхнула эпидемия холеры. Смертность была очень большая. Матросы и обыватели, считая, что погибают от отравленной воды, расправлялись со всеми подозрительными личностями. Всюду шествовали похоронные процессии. Черные плащи сборщиков трупов (из арестантов) в круглых широких шляпах и с факелами в руках приводили людей в ужас. К осени холера утихла, а к зиме исчезла совсем, оставив после себя много сирот. Император Николай I, подавая пример подданным, первый выделил 5 тысяч рублей на сиротский дом для девочек. Еще 20 тысяч рублей собрали офицеры и матросы по подписке.

Из воспоминаний художника-мариниста А. П. Боголюбова, служившего лейтенантом, об эпидемии холеры в Кронштадте: «Наступила холера 1846–1847 годов. Скучная была жизнь в этой нездоровой крепости, народ мер сильно, адмирал Дурасов храбро ходил по экипажам и больницам, водил меня за собою. Раз я ехал с ним на катере в Раниенбаум, на пути гребец почувствовал себя дурно. Приехав в Ковш, адмирал вышел и тотчас же велел мне отвезти больного обратно в госпиталь. По пути больного терли щетками, но с ним была сильная сухая холера, и, когда его понесли на носилках ребята, он скончался. Впечатление было неприятное, но что делать, от судьбы не убежишь… Я уже в это время был второй год в лейтенантском чине, и мне дали орден Св. Анны 3-й степени, что немало меня установило в среде товарищей. Но осенью добрый мой адмирал А. Л. Дурасов вдруг захворал холерою и на вторые сутки скончался. В нем и его семье я потерял истинно добрых и почтенных людей, ибо адмиральше очень многим обязан по части светского воспитания, которому она меня выучила, часто подсмеиваясь остроумно над моими резкостями слова и действий. Они переехали в Петербург, а я серьезно захворал, что и пригвоздило меня в Кронштадте».

В первые годы существования Кронштадта для заболевших существовали так называемые госпитальные избы, но там можно было только отлежаться и подкормиться. А в «хофшпитали» были и лекари, и подлекари, и даже лекарства. Но тем не менее больных становилось все больше. И самой распространенной болезнью была цинга. Один из первых главных врачей кронштадтского госпиталя Д П. Синопеус описал это заболевание на латинском языке, назвав его кронштадтской цингой. Злее этой формы цинги на свете не было. Но в переполненных деревянных бараках часто случались пожары, и больных приходилось размещать в казенных домах, казармах и пустующих дворцах. В 1723 году Петр велел учредить в Кронштадте госпиталь, который и построили в 1730 году — три деревянных на каменном основании флигеля. Однако очень скоро оказалось, что этого явно недостаточно. Во время частых эпидемий госпиталь был переполнен и условия содержания больных были невыносимыми. В то время так и говорили:

Коли жизнь не мила — поезжай в гошпиталя!

Как микстуру одолеешь, с легким сердцем околеешь!

Именно поэтому в 1740 году был построен дополнительный госпиталь в Ораниенбауме и часть больных отправляли туда. Оба госпиталя вмещали 400 человек. Там имелись аптека, церковь, кухня, конторы и квартиры врачей.

В 1761 году кронштадтский госпиталь полностью сгорел, но всех больных спасли и перевели на полковой двор. Решили строить новый госпиталь, но в 1764 году в Кронштадте произошел новый пожар, и стало уже не до нового госпиталя. Теперь больных матросов временно расположили во дворце в Средней гавани, а кроме того, наскоро выстроили несколько временных бараков. Во дворце больными матросам было плохо. Здание долго стояло без ремонта, текла крыша, палаты тесные и все соединены, отчего трудно изолировать заразных больных. В 1783 году дворец… сгорел. Поэтому почти тысячу больных разместили где попало. Разумеется, о качественном лечении говорить уже не приходилось.

Строительством нового госпиталя руководил адмирал Самуил Грейг, но и новый, выстроенный им, госпиталь был сырым и вмещал менее половины имеющихся больных.

С 1788 года часть больных стали снова отправлять в Ораниенбаум.

Николай I в 1832 году также велел строить в Кронштадте новый большой госпиталь, который и был построен в 1840 году. Он вмещал 1500 больных и 300 запасных мест. Оснащен был по последнему слову техники того времени, и Морское ведомство рекомендовала его как образец для всех портов.

* * *

Одним из самых страшных испытаний в истории старого Кронштадта стало знаменитое наводнение 7 ноября 1824 года. Одновременное наводнение в Петербурге, унесшее тысячи человеческих жизней, воспел А. С. Пушкин в поэме «Медный всадник»:

…Вдруг опустело — воды вдруг

Втекли в подземные подвалы,

К решеткам хлынули каналы,

И всплыл Петрополь, как Тритон,

По пояс в воду погружен.

Но первым удар морской стихии принял на себя Кронштадт. Почти весь остров Котлин был затоплен, вода разрушила конструкции многих укреплений крепости, снесла строения. «…В день наводнения в кронштадтских гаванях находилось 28 кораблей, 19 фрегатов и до 40 транспортов, — писал Ф. Ф. Веселаго. — Страшную картину разрушения представляли оторванные от палов суда, свалившиеся друг с другом, проталкивающиеся между тремя рядами пал и, наконец, становившиеся на мель или сваи и на обломки разрушающихся гаванских укреплений…»

Историк пишет: «Волны бушевали в улицах и иногда, казалось, грозили смыть все встречавшееся им на пути, — повсюду разъезжали катера, баркасы и простые лодки для