Знак Зевса - Анатолий Гаврилович Ильяхов

собачек. Они окружают место, где затаившийся царь зверей чувствует себя в безопасности и считает ниже своего достоинства вступать в схватку с собачьей «мелочью». Отважные собачки истерично облаивают его, при этом не пытаясь соваться в кустарник. Так продолжается долго, очень долго, пока лев терпит, не реагируя на исступленные вопли нарушителей своего покоя. Наконец, грозному зверю надоедает невыносимый для его слуха визгливый шум. Он выскакивает из кустарника, взвивается высоко, пугая врагов, делает короткую перебежку и скрывается в следующем кустарнике. А собачкам это и надо! Они продолжают не бояться его, и всё время суматошно лают. Их нервные разноголосые голоса разносятся далеко окрест, лай усиливается, почти переходит в истошный рёв и судорожные всхлипывания. И тогда происходит нечто странное: псы в охватившей их ярости вдруг бесстрашно устремляются в кусты… Увидев это, хозяева собак говорят:

– Лев уже мёртв!

И действительно, сильный и могучий, благородный и величественный царь зверей, в жизни ни кого не страшившийся, оказывается, умирает от… разрыва сердца! Грозные львы не выносят, когда их облаивают мелкие собачонки…

Пармениона история с собачками развеселила и убедила. Он больше не возражал против дротометателей и прочих вспомогательных боевых отрядов. Только иногда называл их всех «лающими отрядами». Конницу, эту массу ранее недисциплинированных всадников, Филипп безоговорочно соединил в единый отряд кавалерии, подчинённый одному командиру, которого назначал лично. При этом создал две конницы – тяжёлую и лёгкую: основу тяжёлой конницы составляли близкие по духу и знатности товарищи, гетайры, разделённые на восемь ил, которые, как и таксисы, формировались по территориальному признаку. Из восьми ил семь насчитывали по двести человек, а восьмая, она же «царская ила», – триста.

Царская свита во время сражений составила восемьсот всадников, все – выходцы из княжеских родов, высшая македонская элита. Это были не просто преданные царю воины: восемьсот «спутников царя», его гвардия, получавшие за свою службу новые обретённые земли и огромные поместья врагов. Филипп брал в гвардию сыновей знатных македонян с целью закалить юношей в боях и приучить к несению придворных обязанностей. К тем, кто был склонен к изнеженности и лености, он относился беспощадно. Афтонета, молодого человека из знатной семьи, например, царь велел бичевать за то, что тот, почувствовав жажду, на марше покинул строй и свернул на постоялый двор. Другого гвардейца, своего любимчика Архедама, предал смерти за нарушение приказа в походе – не снимать оружия во время отдыха. Юноша совершил проступок и жестоко поплатился, посчитав, что прежней лестью и угодничеством навсегда завоевал расположение царя.

Нововведением Филиппа явилась атака гетайров «клином», на острие которого находился иларх, командир ила: во втором ряду стояли два всадника, в третьем – три, и так далее… Клин не был изобретением Филиппа, его впервые употребил Эпаминонд в сражении при Левктрах, в Беотии. Тогда фиванское войско разгромило спартанцев, считавшихся непобедимыми. Македонский клин прорывал боевой строй противника, как бы он ни был силен, поскольку большое число мужественных воинов, вооруженных смертоносными пиками, концентрировались в его вершине. Солдаты называли свой клин ещё «свиной головой», или «кабаном», за сходство с этим порою несмирным животным и за его пробивную мощь. Если противник наступал, для обороны македоняне использовали своеобразный боевой порядок, называемый «ножницы» – при таком раскладе ила обычно разворачивалась и нападала на фланги противника.

Гетайры на конях вооружались короткими пиками, удар ими наносился сверху или от пояса. Пробивная сила их оказалась велика, и это позволяло успешно использовать конницу против пехоты противника. В задачу легковооружённой конницы, продрома, вооружённой дротиками, входила скрытная разведка. Лучшие из них, набравшиеся боевого опыта, назначались в крипты, лазутчики; они незаметно проникали на территорию противника, чтобы разведать местонахождение главных сил, ставки полководца и обозного лагеря. В бой крипты обычно не вступали, если не обнаруживались врагом. До Филиппа ни в одной армии не было ничего подобного! Случалось ведь раньше, что оба войска противников сходились в битве совершенно неожиданно, без подготовки, по неосторожности, не ведая, кто и где находился до этого, какова раскладка сил друг друга. Без предварительной разведки, подготовки армий к сражению и анализа ситуации.

* * *

Заполучив доверие народа вместе с мощной поддержкой знати, Филипп начал наступление на старый македонский уклад. Он решительно менял всё, что считал лишним, бесполезным: изгонял из армии стародавнюю тактику ведения боя, менял вооружение и обязательно командиров, назначая на высокие командные должности даже юнцов, проявивших себя в боях. Филипп не только издавал законы и распоряжения, он сам участвовал в их реализации, был душой затеянных им дел, имел бодрое состояние духа и убежденно верил в свои необычные затеи. Особенно, если дело касалось государственного устройства и армии. Чувствуя в своём царе «правильного» властителя, македоняне отвечали ему доверительным уважением, ощущая себя единым целым со своим отечеством, Македонией. В надежде увидеть скорые результаты его усилий, ему многое прощалось, даже плохо скрываемое желание Филиппа поскорее приобщить Македонию к эллинской культуре.

А вскоре исчезли и оппозиционные партии, расплодившиеся было при дворе, потому что одних активных представителей Филипп ухитрился купить, других запугал или уничтожил – всё благодаря его хитроумной дипломатии. Если в Македонии находился человек, недовольный им, Филиппу докладывали:

– Такой-то сильно ругает тебя – прогони его или прикажи убить.

– Зачем? – удивлялся царь. – Лучше позовите его ко мне на угощение, в гости.

Проходило немного времени, и он спрашивал о своём хулителе:

– Ну и как теперь?

– Теперь хвалит!

– А я что вам говорил?

Такими мерами Филипп укреплял своё влияние в собственном царстве и далеко за его пределами. Он не сталкивался напрямую с сильнейшими городами Греции, но разрабатывал против них достаточно коварные и далеко идущие планы, строил козни, сталкивая их интересы между собой. Он был уверен в том, что в многолетней вражде стороны истощат себя, прежде чем Македония займёт достойное место в Элладе. Следующим шагом Филиппа стало налаживание торговли с соседями, с которыми Македония пожелала дружить или иметь их союзниками в предстоящей борьбе с Афинами. Царские советники предлагали Филиппу оставлять в союзных городах свои гарнизоны, а он говорил:

– Мне выгодней долго слыть добрым, чем недолго – злым!

Он всегда помнил о том, воевать со всей Грецией бесполезно и невыгодно для Македонии. Добиваться любви войной нельзя, но возможно покорить «по-доброму». Поэтому, когда ему говорили: «Накажи афинян: они тебя бранят», он удивлялся:

– А после этого они разве будут меня хвалить? От афинской брани я делаюсь только лучше, потому что постараюсь показать всему свету, что это ложь.

Филипп быстро научился всяческим изощрениям в политических играх, присматриваясь к ситуации, к любому