Фальдийская восьмерка - Андрей Андросов

– В небе я никогда не снимаю фолшер. Даже сплю с ним, – он распахнул куртку и продемонстрировал неправильной формы ожог на груди, лоснящийся и воспаленный. Среди густой поросли волос, он смотрелся неестественно, как плевок на ковре. – Вообще-то, носить его положено по уставу, но гражданские всегда предпочитают собственный комфорт здравому смыслу.

Видя непонимание собеседника, Торден пояснил:

– Фолшер – это перевязь на тело. На груди крепятся сведенные вместе гравка и банка. Достаточно выбить мембрану и гравка замедлит падение. Если правильно рассчитать момент, можно приземлиться почти без потерь. Особенно, если опыт есть, – он невесело улыбнулся и потер колено.

– Просто банка? Без регулировки? – уточнил Брак, – Гравку же сожжет… А-а-а. Понял. Даже самая бесполезная мелочь на перегрузке сработает, протянет несколько секунд.

– Угу. На фолшеры идет мусор, поэтому никогда не угадаешь, сколько секунд протянет. За это их и не любят, предпочитают по старинке, под куполом. Но тот на себе не потаскаешь.

– А если взять гравку помощнее, зацепить к ней большую банку с регулятором… – воодушевился калека.

– То рано или поздно ты изобретешь флир, – проворчал Торден, – Я спрыгнул с цепа в одних трусах, выждал два дня в степи, после чего пришел сюда. Вот и вся история.

Брак, уже успевший представить себе войско летающих солдат, громящих гигатраки Котов, недоуменно посмотрел на канторца.

– А зачем? То есть, вы проснулись среди ночи и безо всякой причины решили спрыгнуть? Я знал одного парня, который бродил во сне, но даже он ограничивался нужником и чужими женами. Или это был, как его, бросок в пустоту?

Торден молчал. Потолок мостика едва-заметно выгнулся внутрь – размягченный жаром костра металл с трудом удерживал собственный вес. Из окна тянуло гарью.

– Ты сказал, что собираешь истории?

Брак кивнул.

– Тогда я расскажу тебе еще одну. Про моего прадеда, – канторец криво улыбнулся и откупорил новую бутылку. – Его звали Тиль Дерталли и в свои семнадцать он был самым молодым офицером еще только зародившейся Лиги Исследователей…

– Я про него знаю! – вклинился Брак, но тут же поправился, – Простите, не хотел перебить. Про Счастливчика Тиля я слышал многое, но даже не предполагал, что вы родственники. Думал, что просто фамилии похожие.

– Это одна фамилия, – поправил Торден, – Дерталли и Дертаго. Разница только в окончаниях, они указывают на принадлежность к основной или побочной ветви семьи. Старший сын становится Дерталли, средний – Дертадо, и так далее. Прадед наплодил столько детей, не считая бесчисленных ублюдков, что места под солнцем всем не хватило.

Он покачал головой и приложился к бутылке. Скалящееся с этикетки оранжевое солнышко задорно подмигивало.

– Прадед был настоящим счастливчиком. Про его удачу ходило столько слухов, что простого перечисления хватило бы на десяток книг. Говорили разное, будто на необитаемом острове он нашел каменный алтарь, на котором, уподобившись своим любимым нойтам, до конца жизни приносил кровавые жертвы. Ну и все такое, в том же духе, от счастливой монеты до древнего эйноса. Насколько эти слухи правдивы не берусь судить, прадед умер задолго до того, как я сделал свои первые шаги. Но в одном слухе я уверен настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным.

Торден пригубил вино и откинулся в кресле с видом человека, который наконец получил долгожданную свободу после долгих лет в заключении. Слова лились из него сплошным потоком и он с видимым удовольствием оседлал этот поток. Да и рассказчиком оказался отменным.

Если подумать, с кем человек может поделиться самым сокровенным? Побыть собой, хотя бы ненадолго. Одни скажут – с друзьями. И будут в чем-то правы. Но сегодняшний друг назавтра станет врагом, да и свои друзья у него есть. Другие скажут – с близкими. И тоже будут правы. Вот только, стоит ли самым близким людям знать, какой ты есть, настоящий? Знать, что скрывается под намертво прикипевшей к лицу маске из привычных эмоций, знакомых фраз и рутинных жестов?

А третьи промолчат, потому что им плевать на тебя. Плевать на твои тщательно запрятанные секреты, плевать на скрытые желания и мотивы, плевать на укрываемые от окружающих, стыдливо прячущиеся по углам воспоминания об интрижках. Такие люди – случайные попутчики, собутыльники или просто прохожие – терпеливо дождутся, пока ты договоришь, после чего разом вывалят на тебя все накопленное в душе. Или будут перебивать, хватая за плечи и повышая голос, пока вы не нажретесь до беспамятства, а наутро забудете о существовании друг друга.

Такие встречи – как вентиль на перегретом, раздувшимся от избыточного давления баке. Достаточно совсем небольшого поворота – и ударит перегретый пар, стонущий от нагрузки металл расслабится и остынет, а окружающие выдохнут с облегчением, ведь опасность взрыва миновала. Главное, успеть вовремя отпрыгнуть самому.

– Счастливчик Тиль умел обманывать смерть, – наконец заговорил Торден, – Чувствовать ее приближение, всей кожей ощущать ее дыхание. Он всегда прислушивался, и всегда был к ней готов. Отказаться от атаки на беззащитный цеп? Остаться в порту, пропивать в кабаке остатки денег? Перерезать глотку нанятому накануне юнге? Он совершал множество спонтанных и попросту безумных поступков. И благодаря этому прожил так долго, пережив всех своих врагов и проиграв всего одну, последнюю битву со старостью. Уверен, даже старуха с косой встретила его в своем лучшем платье, с бутылкой любимого вина и двумя бокалами в руках. Он танцевал с ней всю жизнь и заслужил право на еще один прощальный танец.

Торден отсалютовал бутылкой темноте за окном и сделал длинный глоток. Брак молча принялся отцеплять протез.

– Не веришь? – спросил канторец, с любопытством следя за манипуляциями калеки. Тот раскрутил протез и выругался, не обнаружив внутри искомого. Шаргов листок остался в седельной сумке скиммера.

– Верю, – ответил Брак, – Вы тоже так можете?

Он взял со стола ложку и принялся выводить закорючки прямо на глянцевой поверхности протеза, пользуясь рукояткой вместо стила.

– В отличие от Тиля, счастья мне это не принесло. – невесело сказал Торден и вновь приложился к бутылке, – Знаешь, когда теряешь свой третий по счету цеп, окружающие перестают гореть желанием видеть тебя своим капитаном. Даже, если ты выжил почти без единой царапины.

Он вновь почесал колено и добавил:

– Особенно, если ты выжил без единой царапины.

Брак изобразил человечка на островке.