Новая Ты - Кэролайн Кепнес

– Профессор.

Тут появляется наш неофициальный почетный гость – продюсер Барри Штейн. Все поднимают в его честь бокалы. Откуда-то возникает Брэдли, мать его, Купер, лезет с ним обниматься и зовет к себе. Но Барри пришел к нам. У него костюм и прическа как из «Одиннадцати друзей Оушена», на лице ни тени улыбки (а что, может себе позволить). Благодарит и просит всех сесть. Дотти расстроена, что он пришел один.

– Жена и няня плачут по Хенни, – отмахивается он.

Вот как: Хендерсон был для него просто Хенни…

– Впрочем, Дотти, – продолжает он, нагло обнимая мою Лав за талию, – если хочешь, я могу найти себе спутницу.

Грязная свинья! Рей смеется. Лав говорит, что ей надо в дамскую комнату, и, поднимаясь из-за стола, целует меня в шею. Барри вздыхает:

– Всех красоток разобрали.

– Это Джо, новый друг нашей девочки, – поясняет Дотти. – Он чудесный.

– Да, из этого парня выйдет толк, – поддакивает Рей.

Барри бросает «приятно познакомиться», но мне что-то совсем не приятно. К тому же к столу подваливает какой-то богатый белобрысый хлыщ в модной кепке и в футболке с логотипом местной пафосной кафешки (ему на отсутствие пиджака никто не пеняет). Что хуже всего – Лав кидается с ним обниматься.

– Майло, как приятно тебя видеть!

Официантка уже несет прибор, Дотти целует гостя и приглашает за стол, а Форти пихает меня локтем в ребро.

– Не ревнуй. Майло – наш сводный брат.

Я бубню что-то в ответ и тут же вскакиваю, потому что хлыщ подходит ко мне знакомиться. Протягиваю ему руку, а он распахивает объятия:

– Иди сюда, дружище. Давай обнимемся!

Глаза у него слишком большие, улыбка тошнотворно учтивая. С официанткой он подчеркнуто любезен, перед Дотти рассыпается в комплиментах по поводу праздничного торта. Лжец и лицемер! Сообщает мне, что он телепродюсер.

– Исключительно по роду деятельности. Сердце мое в театре.

А мне насрать, где его сердце, меня интересует лишь его член: был ли он в Лав. Она хохочет и говорит, что Майло слишком самокритичен. Неужели не видит: он специально прибедняется, напрашиваясь на похвалу?

– Майло потрясающий, – кудахчет Лав. – В отличие от меня, он все-таки получил диплом юриста.

Белобрысый ублюдок сконфуженно опускает глаза, а я понимаю, что в ночь на одиннадцатое сентября она была не в баре, а с ним в постели.

Лав не унимается:

– Майло не просто продюсер, он тот самый человек, благодаря которому фильм «Свежая кровь. Коннектикут» собрал столько наград. Он суперпрофессионал.

– Женщины любят преувеличивать, – с деланой скромностью отмахивается этот урод и поворачивается ко мне. – Лучше расскажи о себе.

Лав не дает мне даже слова сказать.

– Джо, Майло – еще и талантливейший писатель. Он только что вернулся с фестиваля в Мартас-Винъярд, где представлял свой фильм, так?

– Да, только фестиваль был в Нантакете. И, думаю, тут не обошлось без протекции дяди Барри. К тому же это не полный метр, а короткометражка.

– Я ничего не делал – только смотрел. Клянусь, офицер, – отшучивается Барри Штейн.

Все смеются, хотя ни капли не смешно. Майло рассказывает про свой идиотский, никому не интересный фильм, и Лав смотрит на него, а не на меня. Я выскальзываю из-за стола и отправляюсь в туалет гуглить этого выскочку. Оказывается, Барри Штейн не дядя ему, а крестный отец, и в «Инстаграме» у Майло полно свежих фоточек в обнимку с Беном Стиллером, и его дурацкая короткометражка основана на реальной трагедии: старший брат хладнокровно убил их отца, владельца крупного хедж-фонда Чарльза Бенсона, в семейном доме в Дариене, Коннектикут.

Чертовы республиканцы! Рвут друг другу глотки, а наследство достается либеральному бездельнику, который раструбил на всю Америку о семейной грызне сначала в книжке с картинками, потом в статье для «Вэнити фэр», и наконец в телешоу.

Возвращаюсь к столу. Барри Штейн отбивается от Майло и Форти, осаждающих его с двух сторон. Первому он говорит, что его идеи имеют огромный потенциал, а второго хлопает по плечу и советует еще поработать. А по мне, всё это глупости – ведь оценить можно только конечный результат, которого пока-то и нет. Майло заказывает смузи из асаи, а Форти – повторить текилу.

Рей поднимает бокал.

– За семью, за успех, за кураж, за форсаж!

Рей и Дотти – наглядное доказательство того, что счастье можно купить.

– Опять ты про «Форсаж», – ворчит Форти.

Лав смеется:

– Джо, папа без ума от этой саги.

– Это нормально!.. Если, конечно, он признает, что пятая часть – лучшая; ведь в ней утверждаются семейные ценности и обличается наша коррумпированная судебная система, которая никуда не годится, хоть и поощряет национальные американские традиции, вроде семейных воскресных обедов и соблюдения законов.

Я сегодня в ударе.

– В точку, Профессор! – кричит Рей.

Лав ворчит: она предпочитает небольшие фильмы. Форти уже порядком набрался и цитирует «Большое разочарование», как будто знание классики сможет убедить Барри Штейна в наличии собственных «перспективных идей». Рею неприятно смотреть, как его сын заискивает. И как Барри делает Майло знак, чтобы тот пересел к нему, подальше от пьяного, приставучего Форти. Готов спорить, в такие моменты Рей жалеет, что они с Дотти вообще завели детей.

Терпеть не могу эту изнанку семейной жизни, мелкие дрязги и склоки. Поэтому, когда Дотти дергает меня за рукав, я отворачиваюсь от неприятной сцены с облегчением.

– Ты правда прочитал всего Джонатана Франзена? Это поразительно! Мне очень понравились его «Поправки», но осилить их я так и не смогла. Мы все в нашем киноклубе дико обрадовались, когда вышел фильм.

– В киноклубе?

– Да, сначала это был книжный клуб, а потом нам попался роман… Что-то про Гаити, не помню… Длинный и печальный. И Гаити – это такая глушь… В общем, мы сдались и стали смотреть фильмы. Может быть, если появится человек, который станет нам советовать…

– Начините с чего-то более жизненного – со «Случая Портного», например, – говорю я и с ужасом ловлю себя на мысли, что все еще думаю об Эми, иначе почему бы мне пришла на ум эта чертова книга.

– Эй, Профессор! – наклоняется ко мне Форти.

И тут его прерывает официантка. Она просит прощения, что вмешивается в беседу, но у нее для меня срочное сообщение. Я оглядываюсь в поисках Лав – ее нигде нет. Официантка кладет передо мной салфетку.

«Заказ: Джо Голдберг.

Куда: номер 79.

Когда: немедленно».

Ощущение такое, будто я попал в романтическую комедию Барри Штейна, где герою напропалую, нещадно везет. Подчиняюсь судьбе и иду искать нужный номер. От роскоши вокруг кружится голова: цветы, ковры, картины, резные панели. Даже подносы с заказами, оставленные у номеров, выглядят как произведения искусства: изящные бокалы, причудливые ножи для сыра, тонкий аромат трюфелей. Стучу. Никто не открывает. Терпеливо жду. Наконец дверь распахивается. Лав хмурит брови и смотрит на меня с недоумением.