Новая Ты - Кэролайн Кепнес

– Извините, я ничего не заказывала.

– Мне передали твою записку…

Перебивает:

– Я ничего не заказывала!

И подмигивает. Делает вид, что собирается закрыть дверь. Я подставляю ногу.

– Мисс, – подыгрываю я как ни в чем не бывало, – это подарок отеля, знак нашей признательности.

– Как не вовремя! – притворно возмущается она и проводит рукой по ключице. – Дворецкий как раз набрал мне ванну…

Я говорю, что, мол, ничего не знаю, у меня четкие указания. Лав с недовольным видом открывает дверь, я делаю шаг вперед и… Ощущение такое, что вхожу в хранилище банка – настолько все пропитано большими деньгами. Паркет, мрамор, шелковое белье, гладкая, нежная кожа. За распахнутыми настежь французскими дверями огромная кровать. Я смотрю на идеальные, свежие простыни, на идеальную, свежую Лав…

– Дворецкий набрал мне ванну, – капризно повторяет она и делает знак, чтобы я следовал за ней.

После вызывающей роскоши гостиной подчеркнутая аскетичность ванной неприятно удивляет: раковина как в съемной голливудской квартирке, простая, местами надколотая плитка, незашитые трубы, скучная занавеска, как из дешевой порнушки, и за ней ванная. Наполненная. Но не водой. А чем-то желтым. Лав хихикает, выходя из образа.

– Только папе не говори. Я не часто такое устраиваю…

– Шампанское?

– «Вдова Клико».

Закусываю губу. Почему вечно что-нибудь идет не так? Зачем я ввязался в ее дурацкую игру? Не хочу я купаться в бабках. Могла бы сказать, что это какое-нибудь дешевое местное пойло, а не французское элитное шампанское, стоящее целое состояние. Сначала выставляет меня слугой, а теперь хочет залить своими деньгами… Мы молоды и влюблены, и нам ни к чему эти извращения. И она знает, что мне целая ванна «Вдовы Клико» не по карману. Да мне это и не нужно: мой член хорош и без тысячедолларовой смазки!

Лав скидывает трусики (вообще-то приличные девушки сначала снимают верх). Как я и ожидал, там никаких джунглей – все чисто выбрито. Спускает лямку с одного плеча и обнажает грудь, круглую, мягкую и упругую. Наклоняет голову, облизывает сосок. Сорочка падает на пол. Она опускается в ванную, погружаясь в бабки, заработанные ее отцом. Я стою неподвижно. В голове вертится дурацкий каламбур: «Люблю ли я Любовь искренней любовью?»

– Иди ко мне, – зовет она. – Тут хорошо.

Ни за что! Из всех возможных сценариев она выбрала тот, где я слуга. Не агент ЦРУ, не врач, не беглый преступник, а слуга! Холоп! Лакей! Нищий! А она – принцесса… Я так не хочу, и она тут не главная. Приказываю ей вылезать.

– Джо, – удивляется она, – в чем дело?

– Вылезай из ванны.

– Лучше ты иди ко мне.

– Спускай всё.

– Да ты что? Здесь шампанского на двадцать пять тысяч долларов. Иди же.

Я делаю шаг вперед.

– Спускай всё.

– С чего бы это?

Смотрю на нее в упор.

– Мне не нужны твои деньги.

– Я думала, будет весело, – обижается Лав. Встает, вся покрытая пузырьками, и нажимает на слив.

Деньги на глазах утекают в канализацию. Приказываю ей вытереться и выхожу, хлопнув дверью. Да пошла она к черту, если думает, что может купить меня!

Скидываю ботинки и раздеваюсь. Слышу, как Лав сердито громыхает дверцами шкафчиков и пристыженно ворчит что-то по поводу расточительства. Ну да, конечно, она еще будет учить меня экономии! И правильно, что ей стыдно, – на эти деньги можно было накормить сотни бедных детей. Теперь я здесь хозяин.

Наконец распахивается дверь, она появляется на пороге, замотанная в полотенце, и вопрошает:

– Что, черт возьми, случилось?!

– Снимай полотенце.

Лав в недоумении оглядывается по сторонам, будто ища скрытую камеру (можно подумать, все такие извращенцы, как она).

Я сообщаю ей правила:

– Никаких разговоров.

Она кивает. Надо восстановить то напряжение, которое было между нами в «Сохо-хаузе».

– Играем в «Джо сказал».

Она открывает рот, чтобы возразить, но я перебиваю:

– Джо сказал: никаких разговоров.

Похотливо улыбается и скидывает полотенце.

– Джо сказал: гладь свою киску.

Она проводит правой рукой между ног.

– Джо сказал: левой рукой.

Слушается.

– Ласкай клитор.

Она смотрит на меня. Глаза в глаза. Делаю шаг ей навстречу.

– Поцелуй меня, как на пробах.

Губы ее дрожат.

– Потрогай, как влажно стало у тебя внизу. И как твердо у меня.

Она опускает глаза.

– Опрокинь меня на кровать и скачи, пока хватит сил. Говори обо всех своих желаниях, и позволь мне их воплотить.

Я касаюсь ее упругих, спелых сосков.

– Начнем с груди…

Она раздвигает ноги. Теперь мы так близко, что наши ресницы почти касаются.

– Люби меня и запомни: когда есть я, больше ничего не надо. Покажи, что ты это знаешь. Бери меня.

Она стонет.

– Владей мной.

И всхлипывает.

– Джо сказал: трахни меня.

Мы уже в кровати, и я даже не заметил, как мы там очутились, лишь почувствовал соприкосновение тел. «Любовь – все, что тебе нужно, это Любовь»[9], – крутится в голове. Мы в бесконечном колесе наслаждения. Мы дикие звери, и ее стоны оглушительны. «Джо сказал: не останавливайся». И когда я освобождаюсь из ее упоительного плена, я смеюсь. У Джо есть Любовь! Никогда еще взаимное извержение не было таким обильным, таким неприлично порнографическим, таким бурным. Мне хочется попробовать ее на вкус, но я сдерживаюсь – я не слуга! – и целую ее живот. Она затаскивает меня на себя, требовательная, молчаливая, и обхватывает, поглощает снова. И в ней я чувствую себя так же легко и непринужденно, как в «Шато Мармон».

Хочу, чтобы она взяла в рот – «пусть тебе отсосут», – но Лав вдруг отстраняется.

– Вообще-то я этого не делаю.

Если б вокруг играла музыка, в этот момент она бы оборвалась.

– Да? – говорю я («вообще-то» – самое дурацкое и бесполезное слово). – Пора начинать.

– Нет, мне больше нравится так, – настаивает Лав, целует меня, и я снова погружаюсь в нее, как в зыбучий песок. Когда она скачет на мне, как новенькая моторка по упругим волнам – шлеп, шлеп, шлеп! – спорить с ней невозможно. И все было бы чудесно – даже великолепно, – если б не тоненький, докучливый голосок в глубине сознания. Предостережение. Тревога. «Пусть тебе отсосут»!