Завтра ты умрешь - Анна Малышева

– Вас ждут, пройдите в кабинет, пожалуйста. А вам чаю или кофе? – Это относилось уже к ее «супругу».

– Кофе с молоком, без сахара и без кофеина, – озадачил он утомленную секретаршу и успел подмигнуть Нике, поднявшейся, чтобы идти в кабинет. – Я буду скучать, дорогая!

И с удобством расположившись посреди дивана, извлек из кармана куртки большое зеленое яблоко.

* * *

В первый миг с перепугу Ника ничего толком не разглядела, а психотерапевт, поднявшийся ей навстречу из-за стола, показался неясным темным силуэтом, окутанным клубами дыма. После, усевшись в мягкое кресло и немного сориентировавшись, она увидела себя в небольшой комнате, оклеенной блекло-бежевыми обоями. Окно было наглухо закрыто жалюзи, паркетный пол застлан толстым серым ковром без рисунка, а из мебели, кроме кресла для пациентов, имелся только огромный письменный стол, за которым восседал сам хозяин кабинета. На вид ему было лет пятьдесят, впрочем, глядя на его смуглое, по-восточному тонкое лицо, легко можно было ошибиться как в большую, так и в меньшую сторону. Черные, чуть сощуренные глаза прямо смотрели на пациентку из-за стекол очков в золотой оправе, и в этом взгляде было нечто, отчего Ника внезапно почувствовала сильнейшее раздражение, хотя объяснить его не могла. Из-за этого она и сорвалась – в места в карьер, – резко потребовав в ее присутствии не курить. Генрих Петрович неторопливо достал изо рта трубку:

– Трубочный дым обычно никому не мешает.

– Мне мешает! – все с той же необъяснимой агрессией возразила Ника. Она сама себе удивлялась – первый раз в жизни она запрещала кому-то курить. Табачный дым она не любила, но в общем переносила и даже иногда переставала замечать, а уж в мягком вишневом аромате, который источала дорогая трубка Генриха Петровича, и подавно не было ничего противного. И тем не менее она остро возненавидела и запах трубки, и саму трубку, и хозяина, который даже не думал выбить ее в пепельницу, а все еще продолжал рассматривать гостью.

– Я ненавижу дым! – Она повысила голос настолько, что ее наверняка уже слышали в приемной. – Перестаньте курить и включите кондиционер, или меня вырвет!

На этот раз Генрих Петрович выполнил все ее требования незамедлительно – ему наверняка не улыбалась перспектива, предложенная пациенткой. Ника перевела дух, достала пудреницу, обмахнула пуховкой горящие щеки и только тут вспомнила про диктофон. Включив его, она поставила раскрытую сумку на пол, между креслом и столом. Со своего места Генрих Петрович никак не смог бы разглядеть ее содержимое.

– Вам лучше? – осведомился он. – Может, хотите воды?

– Не хочу! – упрямо ответила Ника. Постепенно ей начинала удаваться поза богатой капризной истерички. Больше всего импонировало то, что она могла как угодно доставать этого человека, который отчего-то с первого момента стал ей несимпатичен. – Мы будем говорить о моих проблемах или нет?

– Как хотите! – неожиданно улыбнулся ей Генрих Петрович. Она слегка растерялась:

– То есть как? Я-то хочу! Начинайте, спрашивайте.

– А может, вы сами хотите мне что-нибудь рассказать?

Ника на самом деле хотела только одного – уйти отсюда. Она была очень недовольна собой, и затея казалась ей провальной… Каким образом она могла бы вывести на чистую воду этого невозмутимого человека с тяжелым взглядом и вкрадчивым голосом? «Это совершенно бесполезно, – в отчаянии подумала женщина. – Узнать, какими методами он втирается в доверие к богатым клиентам… Никаких методов я что-то не вижу!» Однако, подумав о Ярославе, который, наверное, уже взялся за второе яблоко, она решила не разочаровывать товарища и первым делом пожаловалась:

– Муж не воспринимает меня как личность. – Ника прочистила горло и покосилась на раскрытую сумку, стоявшую на полу, жалея о леденцах от кашля, оставшихся там. – Он весь в работе, в бизнесе, я сижу дома, и он считает, что я… Бездельничаю, что ли…

– А в какой форме он это выражает? – поинтересовался Генрих Петрович.

В смятении ища ответ, Ника одернула бежевую юбку, упорно стремившуюся задраться выше колен. Сегодня она отвергла привычный спортивный стиль и облачилась в нелюбимый, но элегантный костюм, подаренный свекровью на прошлый день рождения. Собственно говоря, она ничего не имела против классического твида и была в какой-то мере даже растрогана вниманием свекрови и расходами, на которые та пошла, отправившись в дорогой фирменный бутик… Но подарок был испорчен прилагавшейся к нему моралью – Галина Сергеевна высказалась на тему, что Ника уже не девочка, чтобы бегать в джинсах с дырками на заднице, и с таким замечательным костюмом совсем не будут вязаться ее дурацкие платки на голове. В результате дорогая вещь отправилась в ссылку, на самую верхнюю полку в шкафу, и ее черед настал лишь сегодня. Соответственно, Ника сменила и прическу – ее косы были уложены в классическую, элегантно-старомодную корзиночку на затылке. Чувствовала она себя в новом образе очень неуверенно и радовалась только тому, что причину ее неловкости Генриху Петровичу нипочем не угадать. «В конце концов, я же нервная дамочка!»

– Муж упрекает вас в безделье? – продолжал психотерапевт, не дождавшись ответа. – Он бы хотел, чтобы вы пошли работать?

– Нет, не хотел бы, – задумалась Ника. – Ему хочется, чтобы я сидела дома. Он… Очень ревнив.

В этот миг она думала об Олеге, и ей становилось еще больше не по себе при мысли, что ждет ее вечером дома. Сегодняшние сборы, необычный наряд, ее возбуждение и спешка… За это придется ответить, даже если она вернется не поздно. «А завтра на работе мне придется подлизываться к начальнице… Что ж, разве я сама не хотела поменять свою тихую жизнь?»

– Я родила ребенка, и он считает, что, как хорошая мать, я должна быть все время с ним.

– А вы так не считаете?

Ника неуверенно покачала головой:

– Мне… Скучно. Я люблю сына, и мужа, в общем, тоже люблю, но… Жизнь стала такой серой, однообразной!

– А вы можете рассказать свой типичный день? – Хозяин кабинета откинулся на спинку кресла и устремил на Нику непроницаемый неподвижный взгляд. Ника поискала взглядом настенные часы, но не нашла их. Ее собственные, наручные, лежали в сумочке. Она сняла их, отправляясь на прием, справедливо посчитав, что простенькая кварцевая модель за пятьдесят долларов мгновенно разрушит образ богатой дамы. Довольно было и того, что она комплексовала насчет своих туфель – стильных, но, опять же, недорогих. Оставалось надеяться, что Генрих Петрович слабо разбирался в таких важных мелочах. «Сколько осталось до конца приема? – нервничала она. – Спросить или не стоит? Он тянет время, гад, и тратит мои деньги. Нет, деньги не мои, но все равно жалко… Ладно, ты получишь мой типичный день!»

– Я встаю, когда хочу, нет, если хочу, – поправилась Ника, – варю мужу кофе, провожаю его на работу и потом… В общем, играю с ребенком.

– У вас есть прислуга?

– Горничная, повар, шофер, охранник, няня для ребенка, и еще одна женщина… В общем, она не совсем прислуга, но мы ей платим. Дальняя родственница, мы ее пригласили к себе жить, когда я родила и стала сидеть дома. Что-то вроде приживалки.