Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2 - Александр Бушков

— Я знаю, — сказал Мазур. — Она как-то говорила...

— Ну, ничего удивительного, учитывая ваши отношения и сопутствующую, несомненно, откровенность... — полковник покривил губы в подобии улыбки. — За эти пять лет после вашего отъезда я еще дважды предлагал ей руку и сердце — с тем же результатом. Знаете, у нас вообще-то не принято после первого отказа делать новые предложения, но это соблюдается не всеми. Бывают случаи, когда человек не в состоянии с собой ничего поделать. Никто, конечно, не вел статистики, и я нигде об этом не читал, но подозреваю: четыре предложения с отказом — рекорд для Санта-Кроче. Печальный рекорд, конечно, лучше бы его не было, ну да что поделаешь... Знаете... За эти пять лет у нее были мужчины, мне точно известно, но у меня до сих пор остается стойкое убеждение, что она продолжала любить вас... — он глянул через плечо Мазура, что-то сказал по-испански.

Мазур неторопливо обернулся — в проеме стоял дворецкий, ответивший полковнику парой столь же непонятных фраз. И бесшумно улетучился.

— Ну наконец, — сказал Эчеверриа, его лицо вдруг стало совершенно другим — мягким, можно сказать, добрым, расслабленным. Даже тоска в глазах исчезла. — Сын соизволил наконец явиться. А ведь говорил, что непременно вернется к вашему приезду. Девушка, понимаете ли. Он уверяет, что у них все крайне серьезно. Очень часто подобные заявления в устах двадцатилетних не учитывают реальностей жизни. Но бывает и иначе. Что там далеко ходить, если ваш покорный слуга оказался поражен в сердце, будучи двадцати одного года от роду, новоиспеченным лейтенантом, так от этой раны и не вылечился... Ну вот, явился...

Это было как солнечный удар...

В проеме стоял широкоплечий, коротко, на армейский манер стриженный парень лет двадцати. Мазур определил моментально: парадный мундир военно- морского флота, чертовски старомодный, конца девятнадцатого века — снова мягкое и ненавязчивое германское влияние, точная копия мундиров кайзер-марине. Как и палаш на боку — на треть примерно короче того, что Мазур пять лет добросовестно таскал на поясе по торжественным дням, но выглядевший опять- таки гораздо более старомодным. На левом рукаве четыре шеврона непривычного вида — узкая золотая нашивка с таким же полукругом внизу посередине. И на правом рукаве, и на фуражке — какая-то другая эмблема, не флотская, как у самого Мазура. Слева на мундире — определенно медаль на сине-черной ленточке, а на погонах — пара узеньких золотых лычек на треть погона, вдоль него — опять-таки неизвестные Мазуру знаки различия, во флоте таких нет.

Но не это главное, совсем не это...

Мазур словно глянул в зеркало, отражавшее не настоящее, как зеркалу и положено, а далекое прошлое. В проеме стоял двадцатилетний курсант советского военно-морского училища Кирюшка Мазур — как две капли воды. Если сфотографировать его сейчас и положить рядом старый черно-белый снимок из альбома Мазура — сходство, если прикрыть ладонью мундир и оставить только лица, будет совершеннейшее.

В голове у него царил совершеннейший сумбур. Эчеверриа словно хлестнул его холодным взглядом, и Мазур, собрав весь свой опыт, всю профессиональную выучку, требовавшую в том числе и умения мастерски лицедействовать в самых разных обстоятельствах, придал себе самое беззаботное выражение лица.

Курсант сказал что-то по-испански. Эчеверриа ответил на английском:

— Наш гость не понимает испанского... Знакомьтесь. Это и есть адмирал Мазур, о котором ты кое-что слышал...

Парень подошел к Мазуру едва ли не парадным шагом, вытянулся, прищелкнул каблуками, бросил ладонь к козырьку (Мазур невольно подтянулся):

— Сеньор адмирал... Кадет-сержант Кирилл Эчеверриа, четыре полных курса Военно-морской академии имени адмирала Бальдагуэро! Честь имею приветствовать!

Безукоризненная у него все же была выправка — Мазур в его годы растяпой не был и среди отставших по строевой не числился, но вот такой похвастать безусловно не мог...

— Вольно, кадет, — сказал он уставным тоном, протягивая руку. — Рад познакомиться.

Рукопожатие у парня, конечно, было сильным. Он сказал с искренней радостью на лице:

— Отец о вас рассказывал, сеньор адмирал... Очень рад познакомиться.

Эчеверриа сказал мягко:

— Кирилл, оставь нас ненадолго. Два старых болтуна еще не наговорились досыта о былых временах...

Кадет кивнул, четко повернулся через левое плечо и вышел.

— Вот такой у меня парень, — сказал Эчеверриа с законной отцовской гордостью. — Остался год, пятый курс. Кадет-сержант — это... Не знаю, есть ли в ваших училищах соответствие, но у нас это — старшина курса. Уже два года. Обратили внимание на медаль? Юбилейная, правда, прошлого года, в честь стопятидесятилетия победы нашего флота над чилийским в битве у Терпочино, давали, как с такими медалями водится, очень и очень многим, но вот кадетам — крайне скупо. Парень безусловно состоялся... — Эчеверриа помолчал, потом спросил совсем тихо:

— Он что, так на вас похож?

Мазур взял свой стакан, где еще оставалось изрядно, осушил, как воду. Ответил так же тихо:

— Не то слово. Как две капли воды. Значит... — он невольно бросил взгляд на портрет Ольги.

— Значит, — кивнул Эчеверриа. — Родился примерно через девять месяцев после вашего отъезда — Видимо, где-то на маршруте вы с ней были неосторожны... Кириллом его назвала она. Это имя и у нас встречается, но относится к довольно редким. Ольга хотела, чтобы он стал непременно офицером военного флота. Наконец, совершеннейшее сходство. Чересчур много фактов для простого совпадения...

— Постойте... — сказал Мазур, все еще не в силах справиться с сумбуром в голове. — Но она не могла знать никакого Кирилла Мазура. Она все это время знала только коммодора Влада Савельева...

— До определенного времени, — скупо усмехнулся Эчеверриа. — Потом-то, очень быстро, узнали и она, и я. Вы просто запамятовали. Вспомните тот случаи, когда в Барралоче вас с помощью своих людей в местной полиции пытался поймать некий гринго...

— Черт, верно, — сказал Мазур. — Был такой. Помню, только как-то не подумал сейчас... Ваши, как я понимаю, его тогда же взяли?

— Конечно, — ухмылочкой из прошлых лет усмехнулся Эчеверриа. — А что еще с ним было делать, не шампанским же поить? Мы его никому не стали отдавать, с ним работал ДНГ — в конце концов, наши интересы были затронуты более других — он устроил провокацию против нашего офицера, майора Карреас... Времена, конечно, стояли не то, что при доне Астольфо, но все равно особым гуманизмом у нас не страдали. А впрочем... — он усмехнулся с несказанной брезгливостью. — Это был не военный разведчик — штатская слякоть, тетушка Сиа[10]. Дали парочку оплеух, живописно объяснили, что с ним могут сделать еще, напомнили, что дипломатического паспорта у него нет, и вряд ли американцы станут поднимать шум, когда узнают, что некий их гражданин, мелкий бизнесменчик, пропал без вести в районах, где полно герильеро... Он быстро поплыл и вывернулся наизнанку. Вот тетушка Сиа прекрасно знала ваше настоящее имя, фамилию, еще... не знаю, как это называется, имя отца, которое у вас часто прибавляют к имени. У нас аналогов нет... Ну, это неважно. Протоколы допросов очень быстро попали и к нам с Ольгой. Вообще, кое- какое досье у них на вас было... правда, крайне скудное, собственно, даже и не досье. Целиком построенное на косвенных. Несколько раз упоминались случаи в разных концах света — и всякий раз косвенной уликой служило то, что вы в тех местах в то время присутствовали. В точности так, — он усмехнулся, — как у нас самих в свое время обстояло с асиендой Тилькара... Один припев: «Вероятнее всего, не исключено». Конечно, у нас все обстояло несколько иначе, мы точно знали, что в Тилькаре работали вы. Ольга и об этом написала в отчете. — Он поднял ладонь. — Вижу на вашем лице вопрос... Кое о чем она в отчете ни словечком не упомянула. Мне, правда, призналась потом, как старому другу, но я умею молчать... Так вот, если вернуться к гринго... которого недели через две угораздило попасть в автокатастрофу там же, в Борралоче, из которой он живым не вышел... Я не задаю никаких вопросов, но вам, может быть, будет интересно. Знаете, что его интересовало в первую очередь? Что ему следовало из вас выбить прежде всего? Как обстояло дело с неким Драйтоном, к тому времени двадцать четыре года числившимся без вести пропавшим со всей своей группой где-то у Ахатинских островов. Где в то время беззаботно загорали под тропическим солнышком и вы, и адмирал Самарин... Но это ваше частное дело...