Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки - Вальтер Шелленберг

механизмом бомбы и нравилось представлять, как она разорвет тело Гитлера в клочья. Взрывчатку и запал ему передал его безымянный друг в мюнхенском кафе. — Мюллер на минуту задумался. — Вполне возможно, что Штрассер и его „Черный фронт“ имеют какое-то отношение к этому делу». Левой рукой Мюллер массировал суставы своей правой руки, красной и распухшей. Его губы были сжаты, а маленькие глазки глядели злобно. Затем очень тихо, но с нажимом он сказал: «Я еще не встречал человека, которого не сломал бы в конце концов».

Я не мог не содрогнуться от отвращения. Мюллер заметил это и сказал: «Если бы Эльзеру раньше дали тот препарат, который ему даю я, он никогда не предпринял бы такой попытки».

Это был Мюллер, незаметный мюнхенский полицейский детектив, который теперь обладал практически безграничной властью.

Я был очень задумчив в тот вечер, когда ехал в машине в рейхсканцелярию. Я доложил о своем прибытии Гиммлеру и Гейдриху, которые там уже находились. Мы стояли в вестибюле огромного обеденного зала и ждали Гитлера. Гиммлер еще не прочел мой отчет и сказал, что попытается прочитать его до ужина. Я вкратце изложил ему его содержание, а также содержание своего разговора с Мюллером. В то же время я повторил все свои аргументы против пропагандистского суда над Стивенсом, Бестом и Эльзером. И у Гиммлера, и у Гейдриха вытянулись лица. Они согласились с тем, что я прав, но их задачей было теперь объяснить это своему хозяину. Они явно хотели, чтобы этим занялся я и испытал свою удачу.

Другие присутствовавшие заметили, что между нами идет серьезное обсуждение, и это вызвало их любопытство. Гесс, Борман, генерал-майор Шмундт и некоторые другие подошли к нам и попытались было присоединиться к разговору, однако каменные лица Гиммлера и Гейдриха дали им понять, что им лучше держаться в отдалении.

Незадолго до этого дня у меня произошел разговор с Гессом о проблемах разведки. В этот вечер он проявил ко мне заметный интерес и сказал Гиммлеру с улыбкой: «Вы знаете, несколько недель назад у нас с Шелленбергом состоялась дискуссия о политической разведке. Он показал мне, что у юриста иногда возникают вполне разумные идеи. По сути дела, я и сам не прочь использовать такого юриста, как он».

Гиммлер просто коротко кивнул, и я заметил, что у всегда бдительного Гейдриха тут же проснулись его подозрения. И действительно, на следующий день он спросил меня, что такое я обсуждал с Гессом, и не удовлетворился до тех пор, пока я не повторил ему весь наш разговор.

Наконец дверь, ведущая в личные покои Гитлера, открылась. Он вошел очень медленно, беседуя с одним из своих адъютантов. Он не поднимал глаз, пока не дошел до середины комнаты. Затем он пожал руку Гессу, Гиммлеру, Гейдриху и в самом конце мне. При этом он смерил меня пронизывающим взглядом с головы до ног. Других присутствующих он приветствовал, коротко подняв руку. Затем он прошел в столовую в сопровождении Гесса и Гиммлера.

Адъютант бесшумно и быстро организовал порядок, в котором мы должны были сидеть. По правую руку от Гитлера сел Гиммлер, потом я, затем Гейдрих, а по левую — Кейтель и Борман. Гесс сел прямо напротив него.

Гитлер повернулся ко мне, как только мы заняли свои места, и сказал своим гортанным голосом: «Я нахожу ваши отчеты очень интересными и хочу, чтобы вы продолжали их делать». Я кивнул. Возникла небольшая пауза. Лицо Гитлера было довольно красным и опухшим в тот день; я подумал, что он, вероятно, простужен. Словно прочитав мои мысли, он снова повернулся ко мне и сказал: «Сегодня я сильно простужен, да и низкое атмосферное давление причиняет много неудобств». Затем, повернувшись к Гессу, он сказал: «Вы знаете, Гесс, какое сегодня в Берлине атмосферное давление? Всего 739 миллиметров. Представьте себе! Это совершенно ненормально. Это, должно быть, ужасно расстраивает население».

Так как была найдена тема для разговора, интересовавшая Гитлера, все начали говорить об атмосферном давлении. Но Гитлер уже сидел замкнувшись и не произнося ни слова. Было совершенно очевидно, что он не слушает.

Мы приступили к еде, но Гитлер все еще ждал, когда принесут еду, специально приготовленную для него. Я был очень голоден и щедро накладывал себе в тарелку. Тем временем разговор постепенно затихал. Любопытно, подумал я про себя, никто ничего не говорит; они все боятся заговорить.

Затем молчание нарушил Гитлер, повернувшись к Гиммлеру со словами: «Шелленберг не верит, что двое британских агентов связаны с Эльзером». — «Да, мой фюрер, — ответил Гиммлер, — между Эльзером и Бестом со Стивенсом невозможна никакая связь. Я не отрицаю, что британская разведка может быть как-то связана с Эльзером через другие каналы. Они вполне могли использовать немцев — членов штрассеровского „Черного фронта“, например, но пока что это лишь гипотеза. Эльзер признается, что был связан с двумя неизвестными мужчинами, но, был ли он связан с какой-то политической группой, мы просто не знаем. Возможно, это были коммунисты, агенты британской разведки или члены „Черного фронта“. Есть только одна ниточка: наши техники практически уверены, что взрывчатка и запалы, использованные в бомбе, были сделаны за границей».

Гитлер на минуту замолчал, а затем повернулся к Гейдриху: «Это вполне возможно, но я хотел бы знать, с каким психологическим типом мы имеем дело с точки зрения психологии преступника? Я хочу, чтобы вы использовали все возможные средства, чтобы заставить этого преступника говорить. Примените гипноз, дайте ему какие-то препараты — используйте все, что создала современная наука в этом направлении. Я должен знать, кто подстрекатели, кто стоит за всем этим».

До этого момента Гитлер не притронулся к своей еде. Он ел торопливо и не очень изящно: сначала он съел початок кукурузы, на который вылил много топленого масла, затем большую тарелку kaiserschmarren — сладких блинов с изюмом, сахаром и сладким соусом. Он ел молча, а когда закончил с едой, то сказал своему помощнику: «Я так и не получил тот отчет, который должен был прислать мне Йодль».

Помощник вышел из комнаты и возвратился приблизительно через две минуты с несколькими отпечатанными на машинке страницами. Он отдал их Гитлеру вместе с большим увеличительным стеклом. Пока Гитлер изучал отчет, компания за столом хранила молчание. Вскоре он сказал, словно думал вслух, не обращаясь ни к кому в отдельности: «Оценки производства стали во Франции, приведенные в этом отчете, на мой взгляд, правильные. Данные по производству легких и тяжелых пушек — не учитывая на данный момент вооружения линии Мажино —