Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева

– Завтра похороны, он будет там.

– Кто тебе сказал? – прищурилась Люка.

– Логика. Если он помчался к ней среди ночи и за город, то на кладбище, само собой, приедет проститься.

– Днем народу там слишком много, – заупрямилась она. – Если убирают даже одного свидетеля, нам прикажешь перестрелять всех на кладбище?

– Не язви, – невозмутимо осадил ее Гектор. – Есть план. А сейчас поехали, осмотрим местность.

Когда представитель дорожно-транспортной службы раскрыл удостоверение, Шатунов начал тереть указательным пальцем подбородок под нижней губой, тупо глядя на него. Хозяин недоумевал, чем обязан, гаишник с удовольствием (или злорадством) объяснил причину визита:

– Камеры наблюдений зафиксировали, как ваша машина выезжала ночью из города на скорости, превышающей допустимую в три раза. При этом нарушая все правила дорожного движения, какие только есть.

Шатунов полез в нагрудный карман пиджака, без суеты достал портмоне, вытащил пятитысячную купюру и положил на стол. Дэпээсник, кажется, обиделся, наверняка его не устроила откупная сумма:

– За подобные нарушения водители лишаются прав…

Пожав плечами, мол, нет проблем, Шатунов кинул на стол водительское удостоверение, давая понять: забирай и то, и другое, только пошел вон…

Тем временем в коридоре, не видя явной угрозы шефу, Марин осторожно прикрыл дверь и отступил на пару шагов. Вдруг столкнулся с Сабриной, наблюдавшей за ним, скрестив на груди руки.

– Вообще-то, нормальные люди не пятятся назад, – сделала она недружелюбное замечание. – А если я расскажу отцу, что вы подглядывали за ним и подслушивали?

Марин и не думал оправдываться, он улыбнулся:

– Не сейчас, ладно? У твоего отца полицейский, пусть он сначала с ним разберется.

– А мы уже на «ты»? – поддела его она, усаживаясь в кресло.

– Да ладно тебе, – развалившись в соседнем кресле, хмыкнул Марин. Он подпер скулу кулаком, ноги расставил – шире некуда, а Сабрину разглядывал как славненькую зверушку, которую собирался приобрести за пять рублей вместе с клеткой.

Она демонстративно отвернулась от него, не странно? Красивая молодая леди, встретив внешне достойного молодого мэна, должна по идее вылезти из собственной оболочки, но постараться понравиться ему. Хотя бы просто так, без задней мысли. Это нормальный процесс, основанный на инстинкте, предписывающем сближение полов с последующим размножением, однако! Инстинкты Сабрины находились в угнетенном состоянии.

– Год работаю у Шатунова, а о тебе не знал, – задумчиво произнес Марин. – Почему? Где ты была?

– Пожалуй, я поищу Пашку, – поднялась она.

Горда и своенравна. А какой вид с тыла! Какие булки ниже поясницы…

– Узнал, когда? – неожиданно вырос перед ним ее отец.

– Завтра утром, – ответил Марин.

Не было нужды уточнять, о чем спросил шеф, он каждый день задавал этот вопрос, опуская слово «похороны», как будто умалчивание что-то изменит. Марина не удивят летающие тарелки с гуманоидами, а Шатунов, признаться, удивлял. Охранник сгорал от любопытства – кто убитая женщина, ну, помимо того, что она работник прокуратуры? Почему ее смерть заставила так сильно страдать Шатуна?

– Мне обещали, – отчитывался Марин, идя за ним в кабинет, – дать сведения о мужчине, которого застрелила Ксения Эдуардовна, если, конечно, сведения будут. С участниками погони я переговорил, есть некоторые наблюдения, но пока ничего существенного.

– Хорошо, – вяло закивал Шатунов, остановившись у стола.

Шефа что-то не устраивало, почувствовал Марин, а недосказанность не устраивала его, но ведь есть договоренность: ничего не скрывать. Он поставил руки на бедра и с вызовом спросил:

– Что не так?

– Почему ты решил…

– По вашему лицу, – перебил его Марин.

– Я все думаю… – начал шеф, сунув руки в карманы брюк и смущенно опустив голову. – Не слишком ли мы развернули деятельность? Поначалу я возомнил, что однажды ночью встречу убийц здесь… Но это я так хочу, а им на мои угрозы плевать. В общем, когда пошла вся эта суета, ну, с камерами, охраной… мне стало неловко. Как будто я последний трус…

– Хотите отказаться от поисков убийц?

– Ни за что!

– Тогда меня слушайте, – взял жесткий тон Марин. – Это не бытовое убийство. В дом вашей знакомой приходили серьезные ребята, которые по пути следования оставляли идеальный порядок. Не взяли ценности, а они лежали на виду и просились в руки. Знаете, что это значит?

– Что?

– Они работают на свою репутацию! И не первый раз замочили человека. Мало того, очень нетипичный поступок – выстрел в затылок убитому сообщнику. Еще: они знают, что перед смертью Ксения Эдуардовна говорила с вами по телефону. Полагаете, их не интересует, о чем вы трепались? Вдруг она шепнула вам, в какой стороне следует искать концы?

– Но это надо у меня спросить, а я фиг скажу.

– Можно заставить рассказать. А вы к тому же пообещали убийцам отыскать их…

– Ладно, ладно, убедил, – замахал руками Шатунов, а у Марина аргументы не закончились:

– Еще одна показательная деталь: они стреляли в наших ребят, стоя на подножках. Это неудобно, трясет, по плечу лишь циркачам. Но попали точно по колесам обеих машин. А могли залепить пули в лоб. Наши палили без глушителей, следовательно, убийцы догадались, что погоня за ними.

– А номер машины наши помнят?

– Помнят. Номер принадлежал покойному автолюбителю, его машина находится в гараже. Номер никто не снимал – у меня точные сведения, значит, его нарисовали. Последнее: среди киллеров есть женщина… Нет, мне очень, очень-очень не нравятся эти ребята. Я настаиваю: Павлика нужно спрятать по моему плану, а вы тянете резину. И вообще, Леонид Федорович, вы обещали подчиняться мне.

Подчиняться? Шатунову? Он забыл, когда это делал. Но разум пока не потерял, посему сказал через преодоление сопротивления:

– Хорошо, как скажешь – так и будет.

– Я пошел, у меня важная встреча.

Шатунов опустился в кресло и замер. Теперь он жил параллельно двумя жизнями – настоящим моментом, в котором потерялся, и прошлым, где Леха смело шагнул в бездну, не имея поддержки. Там становились мишенью, не избежал этой участи и он, но при всем при том ему везло…

Директору ликероводочного завода Жирнову исполнилось шестьдесят три, беда была в том, что не смог мужик перестроиться от человека с кодексом морали и чести до падения этой планки на пол, следовательно, не вписался в класс нуворишей. Не понял, что в общей неразберихе долгов можно не расплачиваться с партнерами, уходить от налогов, воровать, где представится случай. Что заработанным рублем нужно делиться с отморозками, а работникам не платить зарплату. Он многое не понял… нет, точнее будет – не принял.