Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева

– Профессиональная, конечно.

– Угу. – И не удержался Марин, чтоб не съехидничать: – Незаслуженно отмотавший срок преступник вернул долг обидчице… Муровая версия, но у меня и такой нет. А еще?

– На сегодняшний день версия в единственном числе.

Вдруг мимо окна прошла она, гордая и неприступная, окутанная печалью и задумчивая, обманчиво-самостоятельная, ибо взгляд у нее отчаянно-зовущий, а истинно самостоятельному человеку никто не нужен. Подумаешь, папина дочка… Марин подхватился:

– Я пошел… мне пора…

Рожкин не дал ему уйти, схватил за руку и дал совет:

– Ты все же поинтересуйся у шефа, зачем он лезет в это дело, а то всякое случается. Она же ему не жена, не дочь, не сестра, зачем рисковать?

– Угу. Пока.

Он выскочил на улицу, а Сабрины и след простыл. Марин побежал в сторону, куда она ушла, наскакивая на прохожих. Догнать бы…

Очертя голову Тата носилась по офисам, униженно клянча деньги у бывших. Не давали! У нынешних мужчин жадность перевесила совесть. Тата сыпала проклятия и уходила, напялив на себя гордый вид, как паранджу, а под ней умывалась горючими слезами. На очереди Дубенич. Перед ним она робела, сама не зная почему, хотя он был доступен и прост в общении.

Как многие состоятельные мужчины его возраста, он полноват. Но если взглянуть на него другими глазами, то умное и властное лицо, пожалуй, перевесит первое впечатление от возраста. Умных, успешных и сильных женщины любят, в том числе и молоденькие. С последними тягаться – легче перетопить их, как котят, да и то не поможет, слишком много их развелось. Безусловно, выглядит Тата отпадно, но в своей весовой категории, когда из толпы обожателей остаются лишь истинные ценители, точнее, любители дам постбальзаковского возраста, Дубенич не из их числа.

– Ты не хочешь мне помочь… – с обидой и горечью сказала она.

– Танюша, – опустив глаза, как девственница, произнес он, – я давал тебе немалые суммы на развитие, так? И где оно?

– Что? – хлопнула она чудо-ресницами, которые искусно нарастили в салоне красоты.

– Развитие где? Тань, при твоей лени и бездарном руководстве ты еще долго продержалась.

– Намекаешь, что меня продержали? – с придыханиями сказала Тата, намереваясь в обморок упасть, если потребуется. – Любовники, да? Это сплетни, вокруг меня всегда было полно интриг и сплетен.

Чтоб утверждать, мол, у тебя был легион любовников, я числился в том же отряде рядовым, а думал, дурак, я генерал, нужно застать с поличным. Тата готова поклясться: ты был единственным, кого я… и так далее, но! Ему глубоко безразлично, с кем она была и есть. Это заметно по равнодушию на лице и скуке в глазах, по тому, как он поглядывал на часы и наполнялся нетерпением – точь-в-точь Генка Белик.

– Татуля, – тоном старшего брата сказал Дубенич, – ты же давала повод к сплетням, демонстрируя романы, впрочем, не о том речь. Тань, денег я тебе не дам. Извини.

– Почему? Хочешь сказать, ты почти нищий?

– Я не нищий и никогда им уже не буду. К счастью. У меня принцип: не умеешь поставить бизнес – уступи место.

Глядела в его бесстыжие очи Тата и думала: «Свинья свиньей, и мозги наверняка свинячьи, а деньгами облеплен, как афишами рекламный щит. Да он должен пожизненную ренту назначить мне за то, что я спала с ним». Спала-то не вчера, не год назад, а когда-то! И границы «когда-то» простираются так далеко, что стерлись в памяти.

– Это жестоко! – выдавила она со слезой в голосе.

От театральной подачи фразы он рассмеялся, а Тата убедилась, что власть над сильной половиной человечества потеряна. Мысль больно ранила, а каждое его слово жалило:

– Таня, ну зачем заниматься делом, которое не любишь?

– Я не люблю? Я?!

– Не любишь. Иначе твой ресторан народ посещал бы. Он же в людном месте. Не любишь, потому что интерьер не обновляла со времен СССРа…

– На все нужны деньги! А я в отличие от вас…

– Извини, я должен работать.

Он вышел из-за стола и, мягко обняв за плечи Тату, буквально протащил ее к двери. Да, она упиралась, а что? С неудачей смириться – все равно что подписать себе смертный приговор!

– Юра, спаси меня! – выплеснула отчаяние на него Тата.

– Да продай ты кабак к чертовой матери, дура! – взорвался он. – Не мучай ни себя, ни людей – я имею в виду тех, кто заходит в твой советский общепит. Какая из тебя бизнес-леди? Ну, подавала надежды в юности, так многие подают, да не все оправдывают их. Хватит попрошайничать, это уже стыдно. Тебе помогали продержаться столько лет, куда ты девала деньги? Что молчишь? А теперь все, у людей свои заботы, не до тебя… Таня!.. Тань…

Он окликал ее, даже не выйдя за пределы кабинета, окликал вяло, давая понять: не вернешься – твое дело, мне, собственно, начхать на тебя.

Марин едва не проскочил узкий переулок, фактически безлюдную подворотню, где боковым зрением увидел Сабрину. Но не одну. И сначала он решил вникнуть, что тут происходит.

– Да пусти же ты!.. – выкручивала Сабрина руку, которую держал за запястье МЧ (в переводе с современного – молодой человек).

Он одного с нею роста, туго утрамбованный мышечной массой, с грубо вылепленной физиономией, кстати не лишенной привлекательности как раз из-за брутального налета. Кроме брутальности, на физии ярко выписано: интеллекта – ноль, морально-этические нормы в минусе. Весьма странно, что это существо имело отношение к Сабрине, однако оно имело еще и претензии к ней:

– Я предупреждал: кидалово не пройдет. Ты кто такая, что мне – мне! – зубы показываешь, а?..

– Господи, как я устала повторять! – говорила одновременно с ним Сабрина, продолжая вырывать руку. – Пусти, больно…

– …а то ведь могу и выбить их, зубы типа, – угрожал МЧ. – Прямо тут. Хочешь? Ты этого хочешь?

– Попробуй, – обозлилась она. – Пожалеешь.

– Кто? Я? Ах ты, су…

Не выпуская ее руки, второй он схватил девушку за челюсть и сдавил так, что Сабрина застонала и даже слегка присела от боли. Настало время выступить Марину в почетной роли супермена:

– Но-но, полегче! Отпусти ее.

– Пошел на!.. – огрызнулся МЧ, лишь на миг скосив глаза в сторону заступника. Марин его не впечатлил, следовательно, не напугал.

– Н-да, слов не понимаешь…

Есть такая порода: для них русский, как иностранный, зато им понятен язык силы. В этом смысле Марин выигрывал тем, что по сравнению с МЧ не производил впечатления крутого, но это же необязательно, когда кое-что умеешь. А он умел. МЧ не ожидал, что заступник осмелится врезать ему по роже, и, очутившись у подножия стены дома на пятой точке, запыхтел:

– Ты… ты… Убью!

– Полегче, – направил на него дуло пистолета Марин. – Я плохой мальчик, выстрелю – и мне ничего не будет, папа отмажет. А у тебя есть папа? Тогда топай, пока я добрый.