Средневековый Понт - Сергей Павлович Карпов

поставок продовольствия в Константинополь. Подчинение Византии не сулило ничего доброго местной аристократии и городской верхушке Трапезундской империи, к тому же оно было чревато конфликтами с местным лазским и тюркским населением. Нередко страны находились в разных политических лагерях. Все это объективно мешало объединению, но вряд ли могло препятствовать сближению, учитывая единство веры, культуры, языка, наконец, наличие общей опасности, исходящей как от «латинян», так и от турок.

После 1215 г. связи Трапезундской империи и Никеи не могли быть регулярными из-за отсутствия между ними общей границы (после захвата сельджуками Синопа и части Джанита) и прямых морских сообщений. Не были упорядочены и церковные связи. Трапезундская церковь проводила самостоятельную политику и оказывала сопротивление никейским посланникам на контролируемой ей территории. Так, например, в 1223 г. правитель и епископ Херсонеса, находившегося в сфере влияния Трапезундской империи, заставили епископа Феодора, направленного патриархом Германом II к аланам Северного Кавказа покинуть город, грозя епископу даже смертью[585]. Трапезундские власти всячески старались воспрепятствовать как усилению позиции Никеи в подконтрольном им Южном Крыму, так и в Алании[586]. Сохранялась почва взаимного недоверия и династического соперничества, никейские императоры не могли признать такого же титула у трапезундских государей, и наоборот. Трапезундская территория служила также прибежищем недовольных никейскими государями или опасавшихся их гнева. Например, при Иоанне III Ватаце (1222–1254) туда бежал проштрафившийся налоговый чиновник[587].

В 20-е гг. ХIII в. Трапезундская империя существенно потеснила сельджуков, нанеся им сокрушительное поражение близ стен Трапезунда и аннулировав даннические отношения, установленные договором 1214 г.[588] В 1225–28 и 1254–65/66 гг, пусть и ненадолго, Трапезундской империи удавалось отвоевать Синоп, приблизившись к никейским границам[589].

Еще ранее оба государства оказались в одном лагере — в союзе с сельджуками против монголов в 1243 г. и постепенно признали сюзеренитет монголов после поражения в долине Кёседаг[590]. трапезундский император Мануил признал свою вассальную зависимость от монголов, совершив визит в Каракорум на курултай, избравший нового великого хана Гуюка в 1246[591].

Едва взойдя на никейский трон, Михаил VIII Палеолог (1259–1282) стал искать сближения с энергичным трапезундским василевсом Мануилом (1238–1263), известным своими победами и дипломатическими успехами. Для начала был избран путь церковного примирения. 1 января 1260 г. по настоянию Палеолога Никейский патриарх Никифор II издал синодальную грамоту о привилегиях трапезундской митрополии[592]. При скудости источников середины ХIII в. этот документ имеет особое значение для нашей темы.

В самой грамоте сказано, что мотивом к ее изданию было желание императора Михаила VIII, «собирающего воедино все разрозненные части и члены Ромейской державы»[593]. Михаил предложил трапезундскому государю (названному в грамоте «могущественным правителем Трапезунда и окрестных мест…, всеблагороднейшим Великим Комнином», «побратимом» или «племянником» василевса (της Τραπεζοΰντος καί των ύπ αυτόν χωρών κυρεύοντα περιπόθητον έξάδελφον τής αγίας αύτοΰ βασιλείας πανευγενέστατον μέγαν Κομνηνόν)[594], заключить политический и династический союз, для чего направил к нему послов. В грамоте явно просматривается цель Михаила VIII — «усыновить» Мануила, соединить его посредством брака с никейской династией. Эту политику Михаил VIII будет продолжать и далее. Ее истинным смыслом было «включение» Трапезундской империи в состав Византии, по меньшей мере — номинальное признание Великими Комнинами сюзеренитета Палеологов. Примечательно, что, несмотря на пышное титулование Мануила, на признание за его родом эпонима Великий Комнин, Мануил ни разу не назван в грамоте василевсом, но лишь правителем.

В качестве предварительного условия Мануил выдвинул предоставление церковной автономии Трапезундской митрополии. Он действовал в противоположном от Михаила VIII направлении, укрепляя независимость своей державы. Тем не менее, Михаил решил пойти на уступку и побудил патриарха собрать синод и вынести решение. В самой грамоте не скрывается политический смысл уступок: «ибо отсюда очевидна польза и для объединения (ενωσιν) ромеев и для заключения родственного союза»[595].

При Мануиле задуманный брак не стал реальностью[596]. Препятствием, видимо, стало требование ликвидации императорского именования Великих Комнинов, на что Мануил не согласился. Тем не менее, грамота свидетельствует о мирных связях между двумя империями в то время.

Чтобы полнее оценить смысл и величину уступок, вернемся к анализу предоставленных привилегий. 1) В случае смерти трапезундского митрополита и избрания его преемника, патриарх и синод, учитывая опасности путешествия из Трапезунда в Никею, разрешили проводить избрание в Трапезунде на соборе местных архиереев. Для участия в таком соборе патриарх отправлял туда своего представителя в сане епископа или без оного. Избранному трапезундскому митрополиту разрешалось не совершать поездки к вселенскому патриарху для наречения и хиротонии, а быть рукоположенным на месте патриаршим представителем (если он был архиереем) или одним из местных епископов. Правом вето при избрании, совершаемом с ведома светских властей и в соответствии с каноническими правилами, патриарший представитель не обладал[597]. 2) Избранный митрополит имел право рукополагать епископов своего диоцеза, но не мог делать этого без разрешения патриарха по отношению к митрополитам и архиепископам, так как последние находились в юрисдикции вселенского патриархата[598].

До IV Вселенского собора (451 г.) митрополитов рукополагали не патриархи, а епископы каждой области. 28 Правило IV Вселенского собора определило, что Константинопольской церкви подчинялись области Азии, Понта и Фракии. Все их митрополиты после избрания в соответствии с канонами должны были поставляться и рукополагаться константинопольским архиереем. В самом акте избрания патриарх не участвовал и даже не присутствовал там, а только утверждал результаты голосования, посвящая в сан одну из трех предложенных ему кандидатур. Само избрание в основном должно было производиться епархиальным собором епископов каждой митрополии[599]. Однако еще до X в. в церковной практике сложился обычай, согласно которому патриарх не только посвящал митрополитов, но и участвовал в их избрании, проводя его через поместный собор находящихся при нем, в Константинополе, архиереев (чаще всего, вовсе не из диоцеза, куда поставлялся митрополит). В трактате Евфимия Сардского «Об избрании епископов» (конец VIII — начало IX в.) практика избрания митрополита исключительно на соборе в столице считалась вполне законной[600]. Издатель трактата, Ж. Даррузес выборы в провинции считает «полностью устаревшими»[601].

Таким образом, исследуемая синодальная грамота делает сразу два отступления: и от 28 Правила, и от церковной практики тех лет: трапезундскому митрополиту разрешается быть избранным на соборе своего диоцеза, ему предоставляется право не являться в столицу для хиротонии, признаются права светских властей участвовать в избрании и аннулируется право патриарха избирать одну кандидатуру из трех в случае разногласий. Такие уступки, очевидно, закрепляли уже сложившийся в предшествующий период порядок. Они выглядели как несомненное расширение прав трапезундской церкви. Но, вместе с тем, патриарх стремился