Удержи меня. Здесь - Катинка Энгель

Малик с силой захлопывает крышку багажника и делает шаг назад.

– Что ж, – говорит он с улыбкой.

– Что ж. – Я медленно иду спиной вперед к двери, не сводя с него взгляда.

– Рад был с тобой встретиться, Зельда. – Малик открывает дверцу машины.

– Я прекрасно провела время, Малик. – Вставляю ключ в замочную скважину.

– До воскресенья. – Он садится в автомобиль.

Когда Малик заводит двигатель, я шепчу:

– До воскресенья. – И немного театральным, как мне кажется, жестом хватаюсь за грудь. Но только потому, что внутри действительно жжет.

14

Малик

Еще не очень поздно, но я уже лежу в постели. Мне завтра вставать ни свет ни заря. Хотя я вымотан и ожидал, что сразу усну, сейчас лежу с открытыми глазами и пялюсь в темноту комнаты. Сквозь кусок белой ткани, который повесил на окно, откуда вечно дует, проникают бледные ночные огни, напоминая мне о Зельде. Но не только моя голова снова и снова пробуждает воспоминания о ней, это делает и тело.

Я надеялся, что Рис сегодня вернется домой. Мне бы очень хотелось все ему рассказать, чтобы сделать эти события более реальными. Из-за того, что эмоции заперты у меня внутри, создается впечатление, что это был лишь прекрасный сон. Подтверждение – вот что мне нужно. Рассказать обо всем помогло бы. Если продолжу держать это в себе, рано или поздно закиплю.

Я хватаю мобильник с белого комода за кроватью.

«Ты уже спишь?» – печатаю и отправляю сообщение Жасмин.

«Хорошо бы, – приходит мгновенный ответ. – У Эбони кашель, и я переехала на диван, чтобы немного отдохнуть».

Стоит представить недовольную Жасмин на диване в гостиной, как у меня на лице появляется ухмылка. Но в то же время я беспокоюсь за Эбони. Она часто болеет. Ничего серьезного, но иммунитет у нее, похоже, слабее, чем у остальных.

«Мне надо кое-что тебе рассказать», – пишу я.

«Секрет?» – спрашивает она.

«Не секрет, но ты первая, кто об этом узнает».

«Заинтриговал! Выкладывай!»

«Я кое с кем познакомился».

Пока набираю сообщение, сердце начинает биться быстрее. И уголки губ дергаются вверх.

«Ооооооооооо!» – пишет Жасмин и отправляет неприлично улыбающийся смайлик. А потом:

«Расскажи мне все. Как ее зовут? Сколько ей лет? Как она выглядит? Чем занимается? Откуда ты ее знаешь?»

Поражаюсь, как быстро умеет печатать Жасмин.

«Ее зовут Зельда, – начинаю я. – Она подруга Тамсин. Девушки Риса. Помнишь ее?»

«Да».

Сестра посылает мне эмодзи, закатывающий глаза. Жасмин питает слабость к Рису и не пришла в восторг после того, как я сообщил, что у Риса есть девушка.

«Когда ты ее нам представишь?» – спрашивает она.

«Когда буду уверен, что вы ее не отпугнете», – отвечаю я.

«Смешно, – прилетает от Жасмин. – То есть никогда?»

Так как я не отвечаю, она опять начинает печатать. Я жду, но сестра перестает набирать текст. Затем опять что-то пишет. И снова останавливается. Когда мой мобильник наконец вибрирует, на экране появляется:

«Ты счастлив?»

Я улыбаюсь. Потому что да, так и есть.

«Очень счастлив», – пишу ей.

«Тогда я тоже счастлива», – добавляет Жасмин и ставит в конце сердечко.

На работе мой единственный луч света – это Ленни, который старается помочь чем может. Но с ним, как и со мной, обращаются как с рабом. Атмосфера на кухне суетливая, неприязненная и шумная. Я делаю все быстро, но часто недостаточно. Задания, которые мне дают, с одной стороны, простые, потому что, кроме скорости и умения обращаться с ножом, ничего особенного от меня не требуют. С другой стороны, Алек, а тем более Клеман постоянно находят, к чему придраться. Я пытаюсь соответствовать требованиям, но в условиях нехватки времени, ощущая, будто за мной постоянно наблюдают, допускаю больше неточностей, чем хотел бы.

Сегодня обстановка особенно сложная. Клеману не понравились доставленные продукты, и в результате пришлось в последний момент изменять меню для конгресса, где будут присутствовать три сотни гостей. Теперь Клеману никто не может угодить.

– И какой идиот чистил картошку? – громыхает он, перекрикивая общий гомон.

Я радуюсь, что ошибку совершил не я. Парнишка-поваренок, который все утро провел за чисткой, бледнеет. Мы все работаем на пределе сил, так как приветственный банкет сегодня вечером – важное событие.

– Остатки кожуры! – рычит Клеман. – Ты слепой? – Он швыряет в парня картофелиной. Тот успевает пригнуться, и снаряд оставляет вмятину на нержавеющей стали холодильника. Мы все стараемся не обращать внимания на эту сцену. Потому что нет ничего хуже, чем ловить на себе сочувствующие взгляды.

– Вон из моей кухни! Тут не нужны такие болваны, как ты! – орет Клеман. А когда парень не двигается с места, ревет: – Мне долго ждать? – и кидает в него еще одну картофелину.

Поваренок неуверенно идет к двери.

– Нож положи, – рявкает Клеман. – И фартук тоже собственность отеля. Или рядом с «некомпетентностью» вписать в твою характеристику «воровство»?

Дрожа, парень возвращается к рабочему месту. Кладет на столешницу нож, которым только что резал петрушку, и развязывает фартук. И выбегает за дверь. Я закрываю глаза. То, что Клеман ублюдок, мне известно с первого дня. Но его припадки каждый раз шокируют. А то, что он увольняет людей из-за одной-единственной ошибки, совсем не обнадеживает.

– Эй ты, – бросает он нам. Головы всех, кто работает за нашим кухонным островом, испуганно поворачиваются в его сторону. – Да, ты. Pain noir. Проверь картошку. И давай побыстрее, иначе что-нибудь случится. А ты, jambon blanc, возьмешь на себя овощи для обжарки. – Клеман заходится хохотом. Отвратительный звук. – Pain noir и jambon blanc. Теперь это ваши имена. Отлично подходят. Черный хлеб и вареный окорок.

Ленни бросает на меня взгляд, который означает: «Просто держи себя в руках, если не хочешь лишиться работы». Он обходит остров и забирает у меня из рук нож.

– Не кипятись, – тихо произносит он сквозь стиснутые зубы.

Несмотря на то что я ненавижу Клемана всей душой, понимаю, что Ленни прав. Эта работа – мой шанс доказать всем, чего я стою. Так что я держу рот на замке и начинаю проверять, не осталось ли на картошке следов кожуры.

Рассматривая картофелину за картофелиной и убеждаясь, что они почищены идеально, я пытаюсь направить мысли на что-нибудь позитивное и прекрасное. На что-нибудь, что меня радует. На то, что заставит забыть о Клемане и унижениях. На Зельду.