Песня Вуалей - Дарья Кузнецова

– Разве что пожурят немного, – не согласился со мной Разрушитель. – Сейчас поймаем экипаж, и я вас отвезу.

– Но вам же, наверное, совсем не до того, много работы, – я тут же почувствовала себя виноватой. – Может, я доберусь сама?

– Нет. Я обещал проводить, – с той мужской категоричностью, перед которой я всегда опускала руки, заявил сыскарь. В таких случаях проще согласиться, чем объяснять, почему оппонент не прав. Согласиться, и в случае необходимости сделать все по-своему. Хотя сейчас мне совершенно не хотелось идти наперекор желанию Разрушителя доставить меня под крышу дома Берггаренов собственноручно, в целости и сохранности, пусть это желание и было продиктовано чувством долга.

Но согласиться или возразить я не успела – вообще ничего не успела. Меня вдруг накрыло волной дикого, животного ужаса, парализовавшего до кончиков пальцев. И тем страшнее было оттого, что ни одной внятной причины для такой эмоции я не видела.

Зато их явно увидел мой спутник. Мужчина грязно выругался, схватил меня повыше локтя и грубо затолкал в неглубокую декоративную арку, похожую на замурованную дверь. А потом я увидела то, чего никогда в здравом уме видеть не желала. Да и возможности такой не случилось бы, не явись ко мне за три дня до зимнего солнцеворота дор Керц собственной персоной.

Бой. Настоящий, насмерть, а потому короткий и совсем не зрелищный.

Вжавшись в обманчиво безопасный угол за спиной подполковника Дагора Зирц-ай-Реттера, я широко открытыми в ужасе глазами наблюдала, не в силах хоть как-то включиться в процесс. Да в любом случае не успела бы, слишком быстро все закончилось. Точнее, это потом я осознала, что быстро, а тогда каждая секунда казалась бесконечной.

Упираясь обеими ногами в землю, – он не стоял, он будто отталкивал брусчатую мостовую от себя, настолько ощутимое физическое напряжение читалось в монументальной фигуре Разрушителя, – он не смотрел на нападающих, появившихся с обоих концов улицы. Может быть, даже закрыл глаза, мне было видно только склоненную голову.

С усилием, медленно, тяжело, будто преодолевая нешуточное сопротивление, мужчина развел руки от плеч в стороны, упираясь в воздух широко раскрытыми ладонями, будто раздвигая невидимые стены. А потом по улице в обе стороны скользнуло зыбкое невесомое марево, какое бывает над песками в полуденный зной. По ушам ударил жуткий многоголосый срывающийся вой. Так не может кричать живой человек…

Этим звуком меня пробрало до самого позвоночника. Осыпались все наспех возведенные в императорской приемной щиты, навалились образы и воспоминания. Те, что были глубоко похоронены под иллюзиями и почти выбрались наружу под безжалостным взглядом Его Величества. Многоголосый предсмертный хрип оказался последней каплей, прорвавшей плотину памяти, и я захлебнулась из последних сил сдерживаемыми рыданиями.

– Лейла! – тревожно окликнул меня, оборачиваясь, Разрушитель. Подхватил за плечи, настороженно глядя серьезными карими глазами магографии в старой газете. И я окончательно сломалась под этим взглядом.

Судорожно вцепившись обеими руками в черное грубое полотно рубашки, уткнувшись лбом в широкую грудь, я рыдала отчаянно и безнадежно, как последний раз рыдала над эпитафией этого же самого человека, в сущности, совершенно мне чужого. Пыталась что-то сказать, но сквозь слезы не сумело протиснуться ни одно слово. Дагор же стоял, осторожно и растерянно придерживая меня за плечи, и явно не понимал, что делать дальше.

Потом мужчина то ли что-то вспомнил, то ли просто решился. Неловко обняв одной рукой, аккуратно прижал меня к себе. Тяжелая ладонь со странной неуверенной осторожностью легла на макушку, медленно скользнула вниз к шее. Чужое, но какое-то удивительно близкое тепло большого и сильного существа окутывало, отгораживало от всех бед и страхов надежней, чем все иллюзии, вместе взятые.

– Тихо, девочка, все уже кончилось, – еле слышно прошептал он. – Не плачь, все хорошо, – и снова тяжелая ладонь бережно приглаживает мои буйные кудри, уже не так нервно, увереннее. Наверное, потому, что эта мягкая отеческая ласка оказала на меня удивительное исцеляющее воздействие, буйная истерика с хрипами и подвыванием перешла в тихий исступленный плач, а потом и он сошел на нет, сменившись редкими отчаянными всхлипами.

Не знаю, почему Разрушитель не спешил меня отодвигать, наверное, боялся второй серии, и потому терпеливо ждал, пока я возьму себя в руки. А на меня после эмоционального всплеска навалились слабость и полное безволие. Сейчас мне было настолько спокойно и уютно, что я просто не могла заставить себя отстраниться.

Сколько мы так простояли, и простояли бы еще, пока у мужчины не кончилось бы терпение, неизвестно, но зыбкий островок покоя был разрушен извне.

– Оставаться на своем месте, руки держать так, чтобы… Дагор?! – Незнакомый сильный мужской голос вклинился в окружающую тревожную тишину требовательной скороговоркой, но сорвался нешуточным удивлением, опознав Разрушителя: – Тайр Гневный, да что тут у тебя произошло?! – Голос приблизился, а я попыталась собрать остатки силы воли и отстраниться. Получилось плохо.

– По-моему, это очевидно. – Над головой раздался полный сарказма тихий хриплый голос. – Я напал на группу мирно прогуливающихся вооруженных наемников и жестоко убил их всех. Хотел еще цинично осквернить останки, но отвлекся.

– Я скорее поверю в это, чем в то, что какой-то идиот попытался совершить на тебя покушение, да еще среди дня в километре от Полуденного дворца, – бодро расхохотался незнакомец. – Девушку-то отпусти, ты ее и так небось напугал до полусмерти, – фыркнул он, чем мгновенно вызвал во мне глубокую неприязнь. Потому что Разрушитель действительно перестал меня обнимать. Хорошо хоть, не шарахнулся в сторону как от чумной! Продолжая аккуратно придерживать за плечо, слегка отстранился, приподнимая второй ладонью мою зареванную физиономию, дабы заглянуть в лицо.

– Лейла? Как ты? – мягко спросил Дагор, внимательно меня разглядывая. Как будто что-то искал, но, не находя, очень удивлялся.

– Спасибо, – хриплым от выплаканных слез голосом проговорила я, неуверенно и смущенно улыбаясь. Истерика прошла, и теперь мне было очень неловко перед этим мужчиной; странная тенденция, почему-то я плачу только в его присутствии. Даже при кровниках такого очень давно не случалось. Да что там – давно? С того злополучного портрета в газете! Интересно, можно ли считать, что те слезы были тоже пролиты рядом с ним? – Извини, я… не плакса на самом деле, честно, просто все как-то навалилось разом, – виновато пробормотала, потупившись. Взгляд уткнулся в мятую и совершенно мокрую рубашку и мои собственные стиснутые руки. Я попыталась ослабить хватку, но пальцы свело судорогой. – Дагор, прости, я… – всхлипнула я, чувствуя себя круглой дурой. – Я руки не могу разжать, – еле слышно выдохнула, боясь поднять взгляд.

Рядом кто-то жизнерадостно захохотал, но смех внезапно оборвался. Не удивлюсь, если причиной тому послужил тяжелый взгляд сыскаря. А Разрушитель, шумно и как-то обреченно вздохнув, аккуратно, без видимого напряжения разжал мои дрожащие побелевшие пальцы. После чего, совершенно меня шокировав, не отодвинул, а с той же легкостью подхватил на руки.