Я забыл умереть - Халил Рафати

Он пронзил меня демоническим взглядом.

— А ты?!

— Нет, — ответил я, поскольку сомневался в своей чистоте. Уже не в первый раз я кололся одной иглой. К восходу солнца остатки здравого смысла окончательно уступили место паранойе и психозу. Всю дорогу обратно до рехаба мы спорили, кто возьмет вину на себя, если нас засекут.

Я чувствовал себя грязным и мерзким. Во рту стоял металлический привкус. Я согрешил. У меня была отвратительная инфекция и гнойник во рту размером с виноградину. От солнца болели глаза. Сигареты жгли легкие. Грязь под ногтями представляла собой смесь блевотины, крови и героина. Трусы и майка были в кровоподтеках. Посмотреться в зеркало я не рискнул.

Когда мы въехали на территорию наркоцентра «Спенсер», один из медработников подхватил Питера и поволок его в «Белладжио». Меня отвели в главный корпус и учинили допрос. Сотрудники центра по очереди играли в плохих и хороших легавых. И все-таки мне разрешили остаться.

На подгибающихся ногах я вышел из медкабинета. Я плакал и клялся, что это в последний раз. В коридоре меня настигла медсестра и приперла к стенке. Она раздавала таблетки, и мы с ней подружились. Эта женщина всегда старалась скрасить мое тоскливое прозябание в лечебнице.

— Так ты кололся одной иглой с Питером или нет? — настойчиво спрашивала она.

Эта ее настойчивость заставила меня насторожиться.

— А что?

— Кололся одной иглой с Питером?

Я солгал:

— Нет, а что?

— А то, что у него СПИД и гепатит С.

— Какого черта? Откуда тебе это известно?

Она посмотрела на меня, как на полного идиота.

— Халил, я — медсестра. Раздаю таблетки.

— Извини, я забыл.

— Халил, вы пользовались одной иглой?

— Нет, — отрезал я.

Я пытался убедить в этом не ее, а себя. Мне не хотелось верить, что я кололся одной иглой с человеком, у которого был СПИД в терминальной стадии. Но, к сожалению, это было именно так. Эта мысль была нестерпимой. Она жгла мой мозг. Два дня я ворочался на больничной койке и не мог заснуть. Потом меня выписали. В соответствии с политикой медучреждения, пациентов лечили первые девять дней, а потом три недели занимали выжидательную позицию, пока пациент не переломается сам.

— Мне нездоровится, — сказал я врачу.

— Справитесь сами.

Я заорал: «Мать вашу!»

И вышел — из его кабинета, из этой гребаной клиники.

Я был в ужасном состоянии. Ломка не отпускала, к тому же я все время думал о том, что кололся с Питером одной иглой. Я разыскал Дженнифер и сообщил ей, что хочу наложить на себя руки и обещаю прийти за ней с того света. Ведь мы хотели всегда быть вместе. В дверях клиники я столкнулся еще с одним пациентом — сказочно богатым дантистом откуда-то из Вашингтона. Он признался мне, что хочет застрелиться, но еще не готов спустить курок.

Он протянул мне ключи от своей машины, припаркованной за две улицы отсюда, и свой бумажник. У всех карточек был одинаковый ПИН, и он продиктовал мне его. Этот дантист ужасно хотел вмазаться. Он просил меня снять деньги с карточек, раздобыть ширево и привезти. Он хотел вмазаться в последний раз, а потом уж решить — жить дальше или умереть?

— Не вопрос, — сказал я — В ернусь вечером. Не беспокойся, друг. Куплю тебе ширева на все бабки и привезу. Влезу на соседнюю крышу и запульну это дерьмо тебе в окно. Жди меня в час ночи.

Я пропал на четыре дня. Я поступил как добросовестный торчок: разжился пачкой игл, крэком, героином и кокаином, снял номер в гостинице, запер двери и поднял паруса. Я набирал шприц, вел поршень вниз и проваливался в сладостное небытие.

На четвертый день я протрезвился и вспомнил, что дантист ждет меня. Он звонил мне на мобильный после моей выписки из рехаба. Я взял телефон и набрал номер наркологического центра «Спенсер». Я не стал звонить дантисту. Я хотел сказать Дженнифер, что я еще жив. В регистратуре сняли трубку, я спросил Дженнифер.

— Ее здесь нет, — ответил женский голос.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ее выписали.

— Но это невозможно. Ее не могли выписать. Пожалуйста, позовите Дженнифер.

— Ее здесь нет, — повторила она.

Я сказал: «Ладно, я знаю, что вам велели так говорить, но, пожалуйста, разыщите ее. Мне очень нужно с ней поговорить».

— Не кладите трубку.

Она положила трубку на стол, а я принялся размышлять. Дженнифер не могла уйти просто так. Она никогда не бросит меня. Никогда.

Трубку на другом конце провода взяла наша общая знакомая.

— Привет, Халил. Да, Дженнифер здесь нет. Пришла мама с ребятами и забрала ее.

Семья Дженнифер наняла «Чистильщика» Уоррена Бойда. Вместе со своей бригадой они накачали ее лекарствами, подхватили и поместили под неусыпное наблюдение, чтобы она не сбежала ко мне. Я швырнул телефон в стену и вмазался опять. У меня начались припадки от этого кокаина. Потом я поставился героином и вырубился. Я снова пытался покончить с собой, но продолжал жить.

Не знаю, сколько кругов ада я прошел. Я остановился только тогда, когда забарабанили в дверь. Это была консьержка.

— Вы живете здесь три дня, — орала она. — Выметайтесь. Нам нужна свободная комната.

Я вернулся обратно в Санта-Монику, взял все, что мне нужно, и поехал прямо в рехаб «Спенсер». Всю дорогу я рулил коленями, чтобы удобнее было вмазываться. Я хотел понять, что за фигня творится с Дженнифер.

Когда я подъехал к центру, там меня поджидал разъяренный дантист. Его интересовал только один вопрос:

— У тебя есть что-нибудь?

— У меня есть все.

— Поможешь мне вмазаться?

— Помогу.

Я приготовил спидбол и вколол ему в руку. Его плохое настроение как рукой сняло. Он предложил поехать и взять еще. А я, к своему удивлению, тут же забыл про Дженнифер. Мы вернулись обратно в Марина-Дель-Рей, сняли отель у аэропорта и приступили к делу. Мы закупили героина, крэка и кокаина на тысячи долларов и валялись в наркотическом бреду еще десять дней подряд.

Через десять дней он захныкал, что пора остановиться, иначе он умрет. Сердце не выдержит. Он звонил жене в Вашингтон, плакал, говорил, что скучает и хочет вернуться домой. Однажды, разговаривая с ней по телефону, он запустил в меня пачкой наличных. У него были проблемы с женой, но мне не хотелось лезть в его личную жизнь, — поэтому я поспешил убраться. И я отправился за наркотиками. Когда я вернулся, его не было. Он собрал все свои вещи и свалил.

Я не верил своим глазам. Я был разбит. Когда люди торчат вместе — особенно на кокаине, — они клянутся друг другу в вечной любви. Мы строили грандиозные планы — как разыщем другой рехаб и будем чистыми. Но когда наркоман трезвеет, дерьмо прет из его ушей. Все становится пофиг. Я опять был один. У меня не было ничего, кроме денег и наркотиков, которые он мне оставил.