Час абсента - Нина Вадченко

У Амалии Никифоровны была «вольво», она это точно помнила. В прошлом году она ей все уши прожужжала, что «вольво» не только самая безопасная машина, но и самая теплая, потому как у нее не печка, а зверь. И еще год назад Амалия убежденно твердила, что до конца дней своих будет ездить только на шведских машинах. Откуда же взялся «мерс»?

В трезвом состоянии этот факт Инну не довел бы до паники. Но сейчас, находясь под сильным влиянием абсента, Пономаренко, как только осознала, что везут ее на «мерседесе», в ужасе закричала:

— Остановите машину! Я выйду!

Водитель, ничего не понимая, притормозил.

— Что-то случилось? — вежливо спросил он.

И эта вежливость только укрепила Инну в мысли: «Пора бежать». Она судорожно дергала дверцу, пытаясь ее открыть. Водитель некоторое время молча наблюдал за ее действиями. Понял, что уговаривать или помогать не имеет смысла, и принял единственно правильное решение — он позвонил.

— Амалия Никифоровна, — обратился он к хозяйке по телефону, — Инна Владимировна мне не доверяет, поговорите с ней сами.

Инна перестала терзать обитую кожей дверь. Почему ей самой не пришло на ум такое простое действие? Позвонить и рассеять все подозрения. Старушка могла «вольво» и разлюбить — все состоятельные старушки капризны и непостоянны.

— Абсент не мой напиток, — объяснила она водителю открывшуюся ей истину, — и вы, молодой человек, никогда его не пейте, — закончила назидательно.

Водитель молча протянул ей телефон.

— Деточка, кто тебя так напугал? — услышала она знакомый прононс. Амалия страдала хронической аллергией непонятно на что, и у нее почти всегда был заложен нос. — У тебя нервный голос.

Между прочим, Инна еще не произнесла ни слова.

— Мне показалось странным, что у вас «мерседес» вместо «вольво», — совершенно успокоившись, ответила Инна. Прозвучало по-идиотски, зато честно. К чему ей было что-то скрывать от Амалии, которую она знала лет двадцать.

— Спасибо, девочка, спасибо, что помнишь мои старческие брюзжания годичной давности. Теперь мне нравятся немецкие машины. Прости, что забыла о твоей наблюдательности. И все же ты чрезмерно взбудоражена. Кто тебя так напугал, мой водитель?

— Нет, нет, он более чем вежлив и находчив.

— Ты дурно себя чувствуешь?

— Дурнее не бывает.

— Ни-ни. Мы с Борей и слушать не желаем. В шесть часов ждем тебя в «Испанском дворике». Приедешь, все расскажешь.

Вот так всегда. Амалия сначала вежливо спрашивала о самочувствии, но, если оно не вписывалось в ее схему разговора, слушать ответ не хотела и бросала трубку на полуслове.

— Мы можем ехать? — напомнил о себе водитель.

Инна кивнула. Ей было не по себе. Амалия права, последнее время Инна действительно чересчур взбудоражена. И началось это с «Гуинплена». Ужас, который она пережила, никуда не ушел, он и не собирался покидать жертву. Забрался поглубже, укоренился и стал диктовать условия поведения. «Ты ничего не боишься? — издевался он. — Вот тебе мертвый Алекс, смотри, любуйся. Смеешь сопротивляться страху? Не та концентрация? Без проблем. Я тебе подброшу еще что-нибудь».

Инна на животном уровне испытывала тревогу. Будто разладился какой-то механизм внутри, отвечающий за душевное спокойствие.

Она откинулась на сиденье и погрузилась в воспоминания.

Лика Медведева… Их школьная дружба плавно перетекла во взрослую, университетскую, сумасшедшую жизнь. Но в какой-то момент Лика «впрыгнула» в новую, богемную компанию, а Пономаренко осталась в прежней. Мама Лики, старомодная и чопорная Амалия Никифоровна, которую Инна упрямо именовала за глаза Кефировной, пеняла Инне за своеволие Лики.

На последнем курсе Лика выбросилась из окна одиннадцатого этажа. По собственному желанию, как и положено, с пространной предсмертной запиской, в которой убеждала родителей и, как ни странно, свою прежнюю подругу Инну Пономаренко, что смысла в жизни она более не видит и поэтому решила напоследок немного полетать. Бред или не бред, кто знает? Результат плачевный. Размазанную по асфальту Лику похоронили в закрытом гробу, а ее родители ежегодно устраивают посиделки в ресторане, на которые неизменно приглашают Пономаренко. На вечере памяти существует одно-единственное условие — ни слова о Лике. Довольно трудное условие, учитывая повод для встречи. Никто до конца так и не разгадал поступок Лики. Ни родители, ни знакомые, ни бывшая лучшая подруга Инна Пономаренко.

— Вы не знаете, почему Амалия Никифоровна изменила место встречи?

— Нет, — коротко ответил водитель.

— А кто еще будет?

— Не знаю.

— А что вы вообще знаете? — почему-то оскорбилась Инна.

— Свои обязанности: доставить вас в определенное место к назначенному часу.

Инне стало неловко. Чего она пристала как банный лист к водителю? Ответ был. Ей смертельно надоели обязательные ежегодные встречи. Разговоры ни о чем, но с глубоким подтекстом — была бы Ликочка жива…

Однажды Амалия разыскала ее вообще чуть ли не на Крайнем Севере, спецрейсом доставила на посиделки и в тот же вечер, опять спецрейсом, отправила обратно на Север. Амалия могла себе позволить подобное чудачество. Борис Иванович всегда занимал ответственные посты и теперь не бедствовал, вовремя сориентировался.

Увильнуть от почетной обязанности Инна не имела никакой возможности. «Неужели из-за фразы в предсмертной записке Лики?» — терялась в догадках Инна. Лика просила мать никогда не оставлять Инну. Что бы это значило, уже не спросишь. Но странная нить, на которой Амалия держала Пономаренко, с каждым годом все больше становилась похожа на строгий ошейник с болезненными шипами.

«Последний раз, — решила Инна, — я иду на встречу в последний раз. На следующий год спрячусь так, что она меня не найдет. Хоть на Луну, только бы не достала».

Но это в будущем, а в настоящем ровно в шесть часов вежливый водитель привез ее к ресторану и провел к заказанному столику.

Сюрприз. За столом в смокинге и при бабочке восседал Серпантинов собственной персоной. Инна смотрела на него как на привидение. Вот уж кого не ожидала увидеть! Хотя если поразмыслить, то ничего удивительного. Серпантинов продал Амалии дачу, именно Борис Иванович, отец Лики, просил Пономаренко побеспокоиться, куда запропастился Алешенька, прекрасный молодой человек. Борис Иванович так и выразился — прекрасный молодой человек.

Она и побеспокоилась. И даже стремглав побежала на кладбище и откопала молодого человека из могилы.

Серпантинов явно нервничал. Смокинг был на него слегка великоват, а бабочка слегка «придушивала». Алексей подкашливал, отчего на шее вздувалась жилка. Прежде чем заговорить, Инна суеверно обернулась — нет ли поблизости всезнающей мамочки, Анастасии Назаровны. Чур! Чур!

— Вы прекрасно выглядите, Инна Владимировна, — решился на комплимент Серпантинов, кашлянул, запустил пальцы под бабочку и попытался ее ослабить.