Бог жесток - Сергей Белавкин

Следователь Голубев Валерий Игоревич производил впечатление человека опрятного и вежливого. Среднего роста, сложенный без изъянов, в темных отутюженных брюках и свободном свитере ручной вязки. На пальце поблескивало обручальное кольцо, стол украшала рамка с фотокарточкой, вероятно жены и ребенка. Несколько утопленные голубые глаза смотрели умно и доброжелательно, лоб шишковатый, лицо, слегка сужающееся книзу, имело приятный здоровый цвет, губы — чуть полные и чуть обветренные. Он носил очки без оправы и походил больше на усидчивого студента, нежели на человека, расследующего тяжкие преступления.

— Устраивайтесь. — Легким жестом он указал мне на стул напротив себя. — Сразу же скажу, после вашего звонка я навел некоторые справки о вас. Все-таки мне нужно знать, с кем предстоит работать.

— Если не секрет, у кого?

— Не секрет, — отвечал Валерий Игоревич. — Этого человека вы очень хорошо знаете. Я тоже стажировался у него, когда вы начали работать самостоятельно.

— Как дела Григория Владимировича? — догадался я.

— Он и жена — живы-здоровы, — душевно отозвался Голубев. — На пенсии. Старик купил садовый участок, хлопочет по хозяйству…

— Какую же характеристику он выдал мне? — поинтересовался я. — Следователь Макаров не приемлел лесть.

— Это уж точно. Зато он был настоящим профессионалом, его рекомендации много значат.

— Вот и странно, почему вы не указываете мне на дверь?

— Не вижу ни малейшего смысла, — говорил словоохотливый следователь. — Конечно, Григорий Владимирович был скуп на похвалы, но о вас отзывался вполне благосклонно.

— Не можете процитировать?

— Пожалуйста, — рассмеялся Голубев непринужденно. — «Галкин? Вспоминаю. Значит, опять во что-то ввязался. Это в его стиле. Не во всех вопросах компетентен, о корректности вовсе умолчу, но чего не отнять — фанатизма и настойчивости в расследовании дел».

— И вас такая рекомендация устроила?

— Вполне.

Беседа принимала слишком уж дружеский оборот. Был риск, что закончится она совместным распитием и горячими лобзаниями в ближайшей подворотне. К счастью, следователь перешел к сути дела, но все в той же либеральной манере.

— Насколько я понял из телефонного разговора, вы расследуете убийство сторожа по просьбе его внучки, которую подозревают в этом преступлении, и заинтересовались другой семейной драмой. В частности, исчезновением мальчика и несчастным случаем, произошедшим с его матерью. Вы проследили здесь какую-то связь? — На лице Голубева появилась осторожная заинтересованность.

— Сейчас я перейду к этому. Вот только могу ли рассчитывать в будущем на ваше содействие?

— Я это уже учел, — сказал Валерий Игоревич, взлохматив жесткий рыжий ежик. — Уверен, что мы сработаемся.

Я рассказал ему все с самого начала и по сей момент, с самыми незначительными мелочами и нюансами, не упоминая в своем повествовании лишь о поступке Марии Семиной. Слушал Валерий Игоревич с вежливой понимающей улыбкой, по-птичьи склонив голову набок. Дождавшись завершения моего рассказа и ничем не выразив чувств охватившего его интереса или скуки, он начал неторопливо прохаживаться по кабинету.

— Да… крайне смелое предположение. И не лишенное логики. Вот только… вырванное откуда-то из середины. Сашу похищают, потому что он что-то знал о смерти своей матери. Но то, что ее убили, писано вилами на воде. Все выглядело как несчастный случай. Найди мы прощальную записку, то рассматривали бы смерть Елены Стрелковой как самоубийство. Но не больше.

— Или кто-то обставил это так.

Голубев встретил мою реплику согласным наклоном головы.

— Именно об этом я и подумал, когда исчез Саша Стрелков, — признался он. — Пытался донести эту мысль до начальства, но там и слушать не захотели. Считают, что я все усложняю. Вот и приходится работать на свой страх и риск.

Но то, что вы нащупали связь Федора Пырина и Александра Солонкова — большая удача. Это заставляет по-новому взглянуть на дело. Однако… Есть ли убедительные доказательства, что отцом ребенка действительно является Александр Солонков? То, что мальчик по отчеству Александрович, значит совсем немного. И зачем он его похищает?

Ответ давно вертелся у меня на языке.

— Отцовская любовь, граничащая с безумием, — сказал я. — Когда родился мальчик, отца уже посадили. А как он мог, освободившись, доказать свое отцовство? И какие права он, бывший зэк, имел на сына, которого ни разу не видел? Однако инстинкт отцовства и неверие в справедливость оказались сильнее, и Александр Солонков даже не задумался о попытке обрести сына законным путем. Но вы почему-то забываете другую сторону этого дела. Александром могла двигать, напротив, ненависть. Ненависть к своей невесте, которая ему изменила, и к ее ребенку, который получился в результате связи с другим мужчиной. Вы намеренно избегаете произносить имя Олега Пастушкова? Совсем недавно он бахвалился, что прокурор и мэр — его люди.

Красивая голова Голубева дернулась вбок, гладкая матовая кожа на щеках вспыхнула, словно от серии сильных хлестких пощечин.

— Я не человек Пастушкова, — прошептал следователь пересохшими губами. — И нахожусь здесь не для того, чтобы покрывать махинации этого зарвавшегося нувориша. Спрашивайте, что вас интересует по поводу несчастного случая.

— Все.

— Понятно, — отреагировал он сухо. — Были ли посторонние отпечатки на вентилях плиты? Нет. Только самой пострадавшей, подруги, которая обнаружила тело, и соседки по квартире. Если бы кто-то попытался стереть свои, то непременно смазал бы все остальные.

Я заметил, что убийца мог быть в перчатках.

— Елена легла отдохнуть и по какой-то причине не до конца перекрыла газ в духовке. Кстати, дверца была приоткрыта, — рассказывал Голубев. — Все это мы знаем со слов ее подруги Марии Семиной. Вскрытие же установило, что в организме пострадавшей не было ни снотворного, ни алкоголя.

— А что говорили люди, живущие поблизости? Не мелькал ли в день смерти там кто-то посторонний?

— Этим занимались участковый и оперативники из районного отделения. Но их опросы не дали никаких результатов.

Что-то во всем этом деле мне казалось странным, и я наконец понял что.

— Валерий Игоревич, — обратился я к следователю. — Лена Стрелкова была простой смертной — и вдруг такая возня. Судмедэкспертиза необходима, но тут еще пальчики, поиск свидетелей, опросы местных милиционеров. Вроде бы при обычных несчастных случаях такое не практикуется. Или там было что-то подозрительное?

— Ничего подозрительного там не было, — ответил Голубев. — Но почему-то прокурор взял дело под свой личный контроль. Вот так все и расстарались.

Я догадывался, кто приложил здесь свою руку, оставалось лишь непонятно, что двигало моим школьным приятелем, ведь согласно одной из моих версий он, напротив, должен был быть заинтересован в скорейшем сворачивании расследования.