Память осени - Александр Григорьевич Звягинцев

мучили меня в лагере, неужели и здесь вы посмеете!..

У женщины начинается истерика. Растерянные солдаты смотрят на нее. Она вдруг выхватывает спрятанный пистолет и направляет его на солдат.

Женщина. Попустите меня, я сделаю то, что должна! Пропустите или я буду стрелять!

Эндрюс и солдаты замирают от неожиданности. Вологдин, оказавшийся позади женщины, перехватывает ее руку, обнимает, прижимает к себе.

Женщина бьется в рыданиях.

Вологдин. Врача! Врача, быстрее!..

Чуть в стороне стоят Мария и Розен и наблюдают за происходящим.

59. Парк около пресс-кемпа

В парке пустынно и темно. Две фигуры, слившись в тесном объятье, неподвижно стоят на аллее. Это Андрей и Мария.

Мария. Мне пора. А то я опоздаю на самолет…

Вологдин. Я не хочу тебя отпускать.

Мария (улыбаясь сквозь слезы). Это у тебя и не получится. Но мне, действительно, пора.

Она освобождается из его объятий. Взявшись за руки, они бредут по аллее к стоящей в отдалении машине.

Мария (внезапно). Это ты предупредил охрану? Про то, что у этой француженки будет пистолет?

Вологдин. Так было надо. Вокруг процесса и так много чего творится.

Мария. Не знаю… Павлик считает, что я не должна была тебе говорить.

Вологдин (запнувшись). Павлик?

Мария. Да, Розен… Он сказал, что эта женщина после того, что пережила, имеет право делать то, что считает нужным… Тем более, что ее никто не посмел бы осудить. Он уверен, что ее бы отпустили.

Вологдин (едко). И, видимо, ты с ним согласна.

Мария. Не знаю. Жизнь так часто ставит нас перед выбором между тем, что мы должны, и тем, чего хотим. Трудно судить кого-то, когда сам стоишь перед таким выбором. Павлику, в каком-то смысле, повезло, у него очень твердые убеждения…

Вологдин (вспылив). Я не желаю говорить о твоем Павлике!..

Мария, остановившись, смотрит на него испуганно. Андрей, моментально остыв, притягивает ее к себе. Целует.

Вологдин (бормочет). Прости, прости… Просто сейчас, в последние минуты, тратить их на какого-то…

Мария (отвечая на поцелуи). Ты прав, ты прав, прости меня…

Вологдин. Возвращайся скорее! Я буду ждать…

60. Нюрнберг. Дворец юстиции. Зал заседаний

К трибуне идет Главный обвинитель от СССР Роман Руденко. Когда он встает за нее, Геринг демонстративно снимает наушники и закрывает глаза…

Руденко. Впервые в истории человеческое правосудие сталкивается с преступлением такого масштаба, вызвавшими такие тяжкие последствия, – говорит Руденко. – Впервые перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и само государство сделавшие орудием своих чудовищных преступлений…

Впервые, наконец, в лице подсудимых мы судим не только их самих, но и преступные учреждения и организации, ими созданные, человеконенавистнические «теории» и «идеи», ими распространяемые в целях осуществления давно задуманных преступлений против мира и человечества…

Геринг открывает глаза и, зыркнув по сторонам, надевает наушники.

Руденко. Я выступаю здесь как представитель Союза Советских Социалистических Республик, принявшего на себя основную тяжесть ударов фашистских захватчиков и внесшего огромный вклад в дело разгрома гитлеровской Германии…

Геринг слушает…

61. Пригород Нюрнберга. Сад коттеджа Руденко

Тихое туманное утро. В саду, окружающем коттедж, уже чувствуется приближение весны. Руденко, Савин и Александров идут по саду.

Руденко. Вчера пришло сообщение из Москвы. Принципиальное решение о доставке свидетеля в Нюрнберг принято. Он готов давать показания трибуналу.

Савин. И когда его доставят?

Руденко. Когда и как – предстоит решить нам с вами. Есть одно жесткое условие – на все про все нам дается пара дней. Доставили – выступил – отправили. Вот такой график. У него, сами знаете, среди немцев множество врагов – считают, что он предатель, погубил тысячи солдат… Поэтому каждый день его пребывания здесь увеличивает опасность какой-либо провокации. Разумеется, доставлять его в Нюрнберг надо тайно, соблюдая конспирацию и все меры предосторожности…

Какое-то время идут молча, каждый думает о своем.

Савин. Думаю, лучше всего доставить его в Берлин, где наша зона, а потом на нашу базу в Плауэн. А оттуда на машине в Нюрнберг… Это всего несколько часов. К тому же, из Плауэна очень много наших машин ходит, американцы уже привыкли, досматривают только для проформы…

Руденко. Хорошо, Сергей Иванович, вот с товарищем Александровым доработайте план и действуйте. Теперь пункт второй – как и когда предъявить свидетеля суду? Уж коли это наш крупный козырь, то и играть им надо наверняка.

Савин. Я думаю, тут нужен, как говорят, наши американские друзья, элемент шоу.

Руденко смотрит на него вопросительно.

Савин. Я хочу сказать, что его появление должно произойти очень эффектно, зрелищно, чтобы весь зал вздрогнул от неожиданности, а корреспонденты раззвонили о сенсации на весь мир…

Александров (посмеиваясь). Ох, Сергей Иванович, доведут вас эти американские фокусы! Тлетворное влияние Запада ощущается…

Руденко. Да нет, тут он прав. И какое там тлетворное влияние? Мы еще в июне сорок пятого на процессе Окулицкого всегда учитывали, что процесс освещают наши и западные газеты, а некоторые заседания транслируются по радио на все страну. И добрые сюрпризы готовили обвиняемым. Хорошо, этот момент я беру на себя, есть у меня одна задумка…

Александров. Тут вот еще какая закавыка. Мы должны быть на сто процентов уверены, что он выступит так, как надо. Одно дело согласиться на это в Москве, и другое – выступать здесь. Увидит своих коллег и соратников, услышит обвинения адвокатов, которые начнут его топтать… Как бы не сесть в лужу…

Руденко. В конце концов, если он пойдет на попятную, попробуем обойтись и без него… Отправим обратно, если он будет не в состоянии выступать. Москва считает, что окончательное решение – выступать или не выступать – мы должны принять на месте. Ну и, соответственно, полная ответственность тоже на нас.

Савин (привычно вздыхает). Москва, Москва… (Поймав укоризненный взгляд Александрова, невинно). Стихи. Михаила Юрьевича Лермонтова, между прочим…

62. Нюрнберг. Дворец юстиции. Бар при пресс-руме

Андрей сидит за столиком в баре, рассеянно мешая ложечкой сахар в чашке кофе. По радио идет трансляция суда. Кто-то садится напротив него. Андрей поднимает глаза. Это Пегги.

Вологдин. Привет. С возвращением в Нюрнберг!

Пегги. Спасибо, хотя, признаться, он мне уже основательно надоел!

Пегги кладет перед Андреем небольшую книжку.

Пегги. Это вам.

Андрей берет книгу. Это сборник рассказов Бунина. Он смотрит на Пегги.

Пегги. Я прилетела прямо из Парижа. Виделась там с вашей княжной. Она просила передать эту книгу вам. Сказала, что вы все поймете.

Вологдин. С ней… С Марией что-то случилось?

Пегги. Просто она не вернется в Нюрнберг.

Вологдин. Не вернется? Почему?

Пегги (разведя руками). Ее уволили. Сказали, что французская делегация больше не нуждается в ее услугах. Они наймут других переводчиков, которые не будут вступать в сомнительные отношения с советскими агентами. Вы же знаете, что сейчас творится