Чаша и крест - Нэнси Бильо

— Герцогиня прислала записку. Она очень сожалеет, что не сможет приехать, поскольку давно хотела познакомиться с вами, Джоанна.

— Зачем ей знакомиться со мной? — спросила я, почуяв неладное.

— Думаю, тут все дело в ее матери, Марии де Салинас.

Я невольно сжала в руке нож, которым резала фазана. И сразу перенеслась мыслями из этой уютной столовой в холодный и убогий замок Кимболтон, к постели умирающей Екатерины Арагонской. Вместе с Марией де Салинас мы ухаживали за королевой в изгнании. Эта женщина оказалась самой преданной из всех приближенных Екатерины. Как и моя матушка, Мария де Салинас приехала в Англию из Испании много лет назад, будучи совсем еще девочкой. И, как и моя матушка, а также мать Гертруды, вышла замуж за знатного англичанина, лорда Уиллоуби. Я хорошо помнила, как после смерти королевы, случившейся на рассвете, мы стояли у ее ложа, крепко обнявшись.

— Леди Уиллоуби умерла, — тихо сказала я. Я знала, что верная фрейлина пережила свою королеву меньше чем на год. И призналась: — Из всех дам, которых вы сейчас назвали, мне больше всего хотелось бы познакомиться с герцогиней… в память о ее матери.

Гертруда посмотрела на мужа, словно испрашивая на что-то разрешения. Он кивнул.

— Герцогиня Катрин еще совсем молода, ей нет и двадцати. Она четвертая жена лорда Саффолка. Но, к сожалению, должна сообщить вам, Джоанна, что она убежденная протестантка.

Пока остальные заканчивали ужин, я напряженно размышляла о Катрин Брэндон, герцогине Саффолк. Как могла она исповедовать веру, согласно которой боготворимая ее матерью блаженной памяти королева была объявлена злостной еретичкой?

После ужина, по заведенному обычаю, я отправилась в комнату Артура, чтобы немного побыть с ним. Малыш снова повеселел и забыл про то, что так расстроило его за обеденным столом. Я пыталась его развлекать, но, поскольку сама была очень расстроена, это у меня выходило из рук вон плохо.

Что-то произошло в «Алой розе»: исчезло былое чувство покоя, в атмосфере безмятежности, окружавшей меня прежде, словно бы потихоньку собиралась гроза. Первые две недели здесь прошли гладко, но то, что случилось нынче утром в большой зале, вывело меня из равновесия; я просто не знала, что делать. Генри прямо из-за стола отправился с Чарльзом в кабинет обсуждать какие-то не требующие отлагательств хозяйственные проблемы. Подобные разговоры могли у них продолжаться часами. Может быть, если бы я доверилась Гертруде, поговорила с ней по душам (нет, не о своих страхах по поводу давнего пророчества, но о том, что я видела и слышала возле камина в ее доме), искренность и доброжелательность в отношениях между нами была бы хоть частично восстановлена? Рассудив так, я уложила Артура в постель и снова отправилась в покои маркизы.

Проходя мимо ванной комнаты, я услышала женские голоса. Из всех моих знакомых только у Гертруды была специальная комната для мытья и купания. А пока хозяйка принимала ванну, служанки убирались в спальне и грели воду в огромном котле, подвешенном на крюке над огнем в камине. Я постучала в дверь.

— Войдите! — крикнула Гертруда.

Помещение, куда я вошла, было не слишком просторным. Почти все место занимала большая деревянная ванна, которая, как мне рассказывали, была изготовлена по личному проекту маркизы. В ванне лежала Гертруда: густые черные волосы ее были высоко уложены и заколоты, вода доставала ей до груди. На поверхности плавали какие-то травы, а также лепестки цветов апельсина — фрукта, растущего в Средиземноморье. Заполненная паром комната была насыщена густым экзотическим ароматом.

Увидев меня, Гертруда испуганно вздрогнула и села.

— Ох, простите, я подумала, что это служанка принесла горячую воду, — сказала она.

Впервые видя жену Генри обнаженной, я с удивлением обнаружила, насколько она худая. Высокий рост Гертруды и ее осанка уравновешивались тщательно подобранной одеждой, которая прекрасно подчеркивала ее изящную фигуру. Но теперь я заметила, до чего же костлявые у нее плечи.

На стуле рядом с ванной сидела Констанция, на коленях у нее лежала небольшая открытая шкатулка со связками писем. Сама Гертруда тоже обеими руками держала письмо, которое при моем появлении поспешно бросила Констанции.

Фрейлина быстро наклонилась и протянула руку, но не сумела поймать письмо. Скользнув у нее между пальцев, оно порхнуло по воздуху и упало на пол, прямо к моим ногам. Я подняла лист бумаги и заметила, что он был исписан латинскими фразами.

— Джоанна, я с большим удовольствием поговорила бы с вами, но мне нужно поскорей закончить с письмами, — сказала Гертруда. — Вы не возражаете?

А что тут можно возразить, все правильно. Но меня смутил ее тон: Гертруда проговорила это довольно резко, даже раздраженно. Нет, конечно, маркиза не сердилась на меня, просто у нее слабые нервы. И еще она упорно смотрела на письмо, которое я подняла.

— Что вы, что вы, извините за вторжение, — ответила я и протянула письмо Констанции. Та быстро схватила его и сунула в коробку. — Значит, до завтра?

Интересно, что так испугало Гертруду, думала я, шагая по длинным коридорам, освещенным прикрепленными к стенам свечами (путь к спальне показался мне на этот раз страшно длинным). Почему она внезапно так разнервничалась? Вряд ли из-за этого письма. Я успела прочитать только одну фразу: «de libero arbitrio». В переводе это значит «по своей доброй воле».

Но что-то в этой фразе задело меня. «По своей доброй воле»… Где-то я это уже слышала. Я стала вспоминать разговоры, происходившие сегодня, а потом и в предыдущие дни. Нет, вроде бы в последнее время нигде ничего подобного не звучало. Или я ошибаюсь?

И только уже посреди ночи, когда один беспокойный сон сменялся другим, я вдруг вспомнила. И, задыхаясь, села на постели.

Эти самые слова я услышала десять лет тому назад: сначала от сестры Анны («Простите меня, леди Стаффорд, но сестра Элизабет сказала, что собирается побеседовать с Джоанной с глазу на глаз. И то лишь в том случае, если девушка сама захочет этого, по своей доброй воле, а не по принуждению»), а потом — от сестры Элизабет Бартон. «Если со мной что-либо случится, ты должна пойти ко второму и к третьему провидцу, только так ты получишь полное пророчество, — вот что сказала мне в тот памятный день монахиня. — Хорошенько запомни, что ты должна совершить. Но только по своей доброй воле. Когда третий провидец предскажет тебе будущее, ничего остановить уже будет невозможно. Пути назад просто не будет».

— Ну что, госпожа Риотсли, как успехи вашего мужа, подыскал он невесту для короля?

В комнате, где дамы собрались на прием у Гертруды, раздался дружный смех. Сама госпожа Риотсли, толстая и некрасивая, покачала головой, как бы отказываясь отвечать.

Сесилия, дама, которая задала этот вопрос, была гораздо моложе и привлекательнее жены господина Томаса Риотсли, королевского посланника. Она пригубила бокал сдобренного специями вина, изобразила на лице печаль и сказала: