США. PRO ET CONTRA. Глазами русских американцев - Владимир Соловьев

Тут мнения разделились: одни осуждают противозачаточное нововведение, другие приветствуют.

— И это несмотря на традиционное табу на внутриклановые женитьбы: «орел» должен жениться только на «вороне».

Эту справку выдал владелец картинной галереи Юджин, молодой человек родом из Нью-Йорка, с красивой, проглотившей язык женой-калифорнийкой и ангелоподобным беби, которому он время от времени совал в рот палец, предварительно обмакнув в вине, и дите чмокало от удовольствия. Так и не понял — то ли его жена совсем уж неартикуляционна, то ли стеснялась. А может, прерогатива слова у них в семье, пока еще не заговорил полуторалетний Лео, принадлежит Юджину? Среди прочего он поделился с нами идеей соединительного между Аляской и Россией туннеля по дну Берингова пролива, наподобие ла-маншского, а в ответ на скептические улыбки присутствующих горячо предсказал, что в следующем столетии туннель проведут даже через Атлантический океан, соединив Америку с Европой. Наш век был на последнем издыхании, а потому допускались любые домыслы насчет грядущего и неведомого. Формальной смене четырех циферь в календаре придавали почему-то сакральное значение.

— Орел и ворон — тотемы разных кланов, — пояснила для меня как cheechako, пришельца, самая молодая среди нас, не считая беби, которая и оказалась полькой Хелен.

— Обратная зависимость, — сказал Ник, который никогда не снимал с головы капитанскую фуражку, прикрывая раннюю лысину и обозначая свое греческое происхождение, хоть родом из Сицилии. — Потому и табу, чтобы искоренить инцест. Не говоря о том, что ворон, родовой эпоним тлинкитов — плут и трикстер, а уж в сексуальной жизни творит черт знает что. Время от времени меняет собственный пол. Нашел как-то на морском берегу гребенчатую раковину и женился на ней.

Сам Ник, который лечит индейцев от алкоголизма и самоубийств, за что и прозван «индейским доктором», взял в жены девушку из почти уничтоженного племени пронзенных носов, но в прошлом году, пока он странствовал вместе с Хелен и Брайеном по совсем диким местам Аляски, ее на улице Анкориджа лягнул насмерть забредший в город сохатый, и теперь у Ника чувство вины, хотя само это дикое путешествие было бегством от жены после того, как та ему изменила. А чего ради отправились с ним вместе Хелен и Брайен? Предсвадебное путешествие? Они были едва знакомы.

— Запреты на то и существуют, чтобы их нарушать, — примирительно сказал Камерон; у него самого четверо дочек, и все заглазно обсуждают, предпримут ли они с женой еще одну попытку. Зато в бизнесе ему везет, он самый богатый в Ситке человек — начал с рыбачьей лодки, а кончил (если только это конец) мощной фирмой для туристов с дюжиной катеров и яхт, с гостиницами и ресторанами. Он что-то мне говорил о пяти видах семги, называя индейские имена и их английские аналоги, но, увы — в деревянное ухо: я — не рыболов, а грибник и к тому времени уже увлекся разговором с Хелен, а скорее — ею самой. Запомнил я только оба названия королевской семги: чинук и кинг. Они не из тех, кто плывет к себе на родину, чтобы, сбросив молоку и икру, умереть, а выпрыгивают из воды, чтобы растрясти и легче выметать родильный материал. Да я и сам видел эти королевские особи, которые пробивают скопление самоубийц и на дикой скорости устремляются обратно в океан. Лично мне интересно другое: способ самовоспроизведения, не касаясь друг друга. Какая уж там любовь…

На том барбекю нас вместе с беби было девять человек, я — старше остальных лет на десять — двадцать, а Хелен, за которой сразу же приударил, сочиняя в уме рассказ под названием «Тебе ничего здесь не светит, дружок» и полагая, что дальше названия и легкого флирта на фоне природы дело в обоих случаях не пойдет, — на целых двадцать восемь. Не знаю, как кого, меня эта разница не колышет. Наоборот. Все больше и больше тянет к молодым. Как вурдалака — к живым. С каждым годом все сильнее чувствую себя чужим среди своих и тайно мечтаю быть своим среди чужих. Говорю не о сверстниках в розницу, но в целом, оптом — о поколениях. Мне мое — во где! И дело тут не в возрасте. Как себя помню, мне всегда было чуждо мое поколение. Главная неудача моей жизни — не в то время родился, разминулся во времени со следующими поколениями. Любым из них. Нынешними двадцатилетними, тридцатилетними, сорокалетними. С такими вот, как на этом барбекю. С моим поколением мне давно не по пути, к тому же конечный пункт этого пути все более ясен. Вот я и задумал дезертировать. Точнее, катапультироваться в другое поколение.

Понятно, я сознаю физические пределы, которые ставит мне возраст. К примеру, не смог бы, наверное, составить компанию Нику, Хелен и ее будущему жениху Брайену в их 250-мильном странствии по незаселенному, дикому побережью Аляски — на обтянутом кожей каяке вокруг Адмиралтейского острова, а потом через горы Брук Ранже до арктических деревень, где они жили в ледяных иглу и ели сырьем китовье мясо, включая muktuk, кожу и ворвань, которые эскимосы почитают за деликатес. Такие вот бездорожные, малодоступные места называются на аляскинском жаргоне bush. Я видел возбуждающий снимок, где они втроем — на фоне глетчера, с тяжелыми рюкзаками за плечами и абсолютно голые: в центре прекрасная Хелен, а по бокам обладатели обрезанных пипирок. С особым интересом рассматривал Брайена — не только эффектные гениталии, но весь его нордический облик. Высокий, красивый, напоминает викинга, хотя мое представление о последних не из первых, понятно, рук. Как они ее, интересно, распределяли между собой? Групповуха? По очереди? Только с будущим женихом? Или им за дорожными тяготами было не до того? Еще не поздно поинтересоваться у нее самой.

Что говорить, Хелен ужасно привлекательна, но вычленил ее из компании я по иному признаку — славянскому. Призна́юсь в моей слабости. Хоть в этих делах я — космополит, и в женской моей коллекции — представители разных племен, но славянки обладают для меня каким-то особым магнетизмом. Не уверен, что сексуальным, хотя в конце концов сводится к сексу. Особенно здесь, в Америке, где славянок — днем с огнем. А не переехать ли мне в Чикаго? Нашлись общие темы, нам обоим более близкие, чем алкоголизм и инцест среди аборигенов, — Пушкин и Мицкевич, генерал Ярузельский и маршал Пилсудский, Окуджава, Достоевский, Папа Римский, запрещать или не запрещать аборты. Вплоть до либерума вето, национального вклада Польши в развитие мировой демократии, хотя так далеко за ней никто и не последовал. Разве что Совет безопасности ООН — там каждый член обладает правом вето. Хелен мне нравилась все больше, и я не нашел иного способа это выразить, как поднять тост «Еще Польска не сгинела!», хотя имел в виду лично ее. По-видимому, мы были в одинаковой степени подпития и возбуждения — Хелен тост-эвфемизм нисколько не смутил, нас это как-то даже сблизило.

Взяв по банке пива, спустились с ней к воде, от которой подванивало рыбной мертвечиной. Не помню, кто первым пожаловался на одиночество среди американцев, а другой с ходу поддержал. Зато знаю точно, кто процитировал Анну Каминскую: «бред невозможных возможностей», — я об этом польском поэте и слыхом не слыхивал. И относились эти слова не к политике и не к литературе, а каким-то образом нас лично касались. В самом деле, почему нет? Если обнаруживаешь вдруг такое редкое в нынешние времена крутого одиночества родство душ, то почему не тел? Пусть даже род инцеста — как между братом и сестрой? Кто еще может оценить юные прелести, как не старик, а я еще не старик. Чего ей стоит, а для меня — дар судьбы.