США. PRO ET CONTRA. Глазами русских американцев - Владимир Соловьев

К тому времени я уже поехал, мозги набекрень. От вечернего холода, от обильных возлияний или от нервного возбуждения меня стало трясти, Хелен взяла меня под руку, она тоже дрожала. Или мне показалось? Мы продолжали, перебивая друг друга, говорить на чужом нам обоим языке и не сразу расслышали, что нас зовут, — барбекю закончился.

Сговорились встретиться завтра в галерее Юджина на Линкольн-стрит и отправиться вдвоем к Медвежьему озеру: стояла такая шикарная осень, грех не воспользоваться. Потому что в сентябре здесь положено идти сплошным дождям, на эту тему много шуток, типа «Зато над тучами и туманами всегда солнце» либо «За один солнечный день мы платим месяцем непогоды», а резиновую обувь так и зовут — Sitka slippers, ситкинские шлепанцы, и раздражение от невозможности выйти наружу поздней осенью и зимой называют не клаустрофобией, а cabin fever, комнатная лихорадка.

А зима уже катит в глаза. На память об этой поездке, помимо индейской маски с зубным оскалом и вытекшим глазом, сувенирного тотема и юлу, эскимосского ножа, я увезу в Нью-Йорк приобретенную в галерее Юджина большую гуашь «Зима на Аляске», на которой, хоть и декоративно, но с натуральными подробностями изображена е*ля — а что еще делать долгой, бесконечной, в полгода, зимней ночью на Аляске? Впасть в зимнюю спячку подобно медведю? Взвыть белугой? Есть анекдот про местного индейца, который обвиняется в убийстве, и судья его спрашивает: «Что вы делали в ночь с 1 октября на 31 марта?»

Проснулся ни свет ни заря и все никак не мог вспомнить — какого цвета у нее глаза, какой формы нос, какая прическа. Бред какой-то! Помню только груди под свитером — маленькие, округлые, девичьи. Да еще общий невзрослый, мальчуковый какой-то вид. И ни одной конкретности, кроме груди, до которой так хотелось дотронуться — все время ловил себя на этом естественном и беззаконном желании. Эмоция заслонила объект, на который направлена. Шел на свидание с незнакомкой с девичьей грудью и мальчишеской внешностью.

Явился немного раньше, покупателей ни одного, туристский сезон на исходе. Многоэтажные круизные пароходы — белоснежная краса этой и без того красивейшей, на швейцарский манер, бухты с поросшими хвоей островками и узким, невидимым выходом в океан — возвращались на юг, минуя Ситку, а туристы с паромов как потенциальные покупатели — полная безнадега. От нечего делать Юджин развлекал меня, демонстрируя статуэтки из oosik, моржового х*я, которыми его снабжал искусник-эскимос. Моржово-х*евые (или х*ево-моржовые, как ни двусмысленно прозвучит) скульптуры шли нарасхват, особенно у женщин — стоило только намекнуть, из чего сделаны. По тысяче долларов и больше. Единственное животное, член которого держится на кости, да еще таких солидных размеров — больше 25 инчей. Сами по себе либо с вставленной внутрь лампочкой ооsiks тоже продаются, но это уже как sex toy. Что ни говори, экстраваганза.

За этим занятием нас и застала Хелен: глаза серо-зеленые, нос короткий, волосы светлые, среднего роста, грудь, как я уже говорил, небольшая, девичья. Какое это имеет отношение к нашему с ней сюжету! Не описываю же я самого себя, и читателю все равно, какого я роста и какого цвета у меня глаза.

— Сколько же надо убить моржей ради туристских капризов, — поморщилась Хелен.

— Думаете, не говорил ему? — стал оправдываться за автора Юджин. — А он в ответ, что моржей его родня на берегу Берингова пролива все равно традиционно истребляет несмотря на запреты, — ради мяса, кожи, бивней, ворвани. Моржовые х*и — побочный продукт этой древней, как мир, охоты. Он заверил меня, что ни один морж не был убит ради пениса.

Со вчерашнего барбекю воздух Ситки пропитан тонким ароматом эротики, но чувствовал ли это еще кто? Это мне и предстояло выяснить в походе к Медвежьему озеру, но мои скорее смутные, чем блудные планы были неожиданно нарушены: воспользовавшись отсутствием покупателей, Юджин перепоручил лавку своему работнику и увязался с нами. Прогулка вдвоем была превращена в экскурсию. И может, мне показалось, но Хелен тоже предпочла бы остаться со мной вдвоем, хотя и дружила с Юджином. Кто ничего не почувствовал, так это Юджин.

Я один был безоружный — Хелен и Юджин взяли с собой по ружью на случай встречи с хозяином здешних лесов. «Стрелять лучше в землю, чем в воздух — звук громче», — сказал Юджин. Попутно сообщил также, что бить по оленю надо, когда он тебя не видит, — иначе олень напрягает мускулы, и мясо становится жестким.

Повезло или не повезло, но ни один зверь нам на пути не попался. Единственный привет от топтыгина мы нашли на тропе в виде большой кучи смолистого говна, от него еще шел пар. Да на отмели Индейской реки все еще вздымающая жабры семга с глубокими надкусами на спине, но это мог быть и вспугнутый нами орел. Вокруг умирающей рыбы весь песок был истоптан, но я не стал вглядываться в следы. Возвращаться или идти вперед? Шанс на встречу с хозяином здешних лесов был одинаков, мы пошли дальше. Меня всегда поражает, сколько лесного зверья нас видит, оставаясь невидимыми, как только что просравшийся медведь и вспугнутый нами во время завтрака незнамо кто.

— Была бы у тебя менструация, мигом бы притопал, — сказал Юджин Хелен, а смутил меня.

Оказывается, медведь, с его великолепным обонянием, чует менструальную женщину за много миль и возбуждается, а потому не рекомендуется отправляться в лес в период течки. То есть когда месячные.

Пошли медвежьи истории, и конца им не было.

— Вот здесь, — говорит Юджин, и мы останавливаемся на время его рассказа, — медведь задрал защитника природы, который специально прибыл из Калифорнии защищать его племя от охотников, а заодно помял спутницу, доставшую его истошным криком.

Через пару минут мы останавливаемся перед узким, но сильным водопадом, который стекает в мирный ручей.

— А тут один бритон слез с велосипеда, чтобы пощелкать терпеливо позировавшего ему медведя на противоположном берегу, пока тому не надоела вся эта фотободяга; зверюга перешел ручей, намял бритону бока (четыре сломанных ребра) и занялся сексом с медведицей, которая давно уже поджидала его позади горе-фотографа, но тот был так увлечен съёмкой, что ее-то и не приметил.

Привет дедушке Крылову, молча комментирую я, а Юджин уже пересказывает одну из медвежьих историй Джо — про некую бабу, которая постоянно вляпывалась в медвежье говно и каждый раз почем зря ругала топтыгина, что тот срет не в лесу, а на людских тропах. Мишке это так надоело, что он изловил бабу, схватил в охапку, снес в лес, взял ее в жены и пошли у них полудети-полумедвежата. Мужики терпели-терпели, а потом устроили засаду; медведя пристрелили, а безутешная медвежья вдова так больше ни с кем сойтись не пожелала и с безутешного горя и хронического недое*а убежала обратно в лес. Схожая история в «Тысяче и одной ночи», но там убивают и зверя, и женщину, которую после него, а он «падал» на нее по десять раз кряду, не мог больше уестествить ни один человек. Каковы, однако, мужские комплексы у мусульман, за которые приходится расплачиваться бабе! Убить женщину там не грех. Курица — не птица, женщина — не человек. Наверняка у арабов есть аналогичная поговорка — и не одна! Индейский фольклор не так безжалостен. Медвежьих детей берут в деревню, где они растворяются среди прочей уличной детворы и бездомных собак, а индейские дети бесхозны, растут как трава, родаки на них никакого внимания, не отличают своих от чужих.