Лунный зверь - Гарри Килворт

И все же обитатели Леса Трех Ветров — и лисы, и барсуки, и другие животные — были в большой тревоге. Каждый день они ожидали, что люди вторгнутся на вершину холма, лишив их последнего прибежища. Но время шло, а этого так и не случилось. О-лан и А-лон, пара лис, живущих раньше в канаве у подножия холма, оставили свою старую нору и устроились в бывшей норе О-ха, которую они откопали и подновили. С приходом тепла, сделавшего землю мягкой и податливой, О-ха сама все чаще подумывала о том, чтобы вернуться в свое прежнее жилище, но ее опередили. Обитателям бывшего своего, кроликам и другим мелким зверькам, тоже пришлось покинуть обжитые места и отправиться на поиски новых, не тронутых человеком лугов или переселиться в чащу. В лесу, занимавшем теперь пространство не более десяти акров, скопилось столько зверей, что они едва не наступали друг другу на хвосты. Старожилы должны были безропотно уступить переселенцам часть своих охотничьих угодий или же изгнать их. В результате то и дело вспыхивали битвы за право владения территорией. Случалось порой и так, что непрошеный гость выживал хозяина, но это бывало редко: старые жители леса ощущали, что законные права на их стороне, и яростно набрасывались на робких, растерянных новичков. Тем приходилось уступать и уходить прочь, еще дальше. Впрочем, гибель одного из соперников редко бывает исходом территориальных столкновений. Но все звери, и хищники, и травоядные, не сомневались — грядут безрадостные перемены, и в преддверии их торопливо набивали свои кладовые.

К середине лета, когда задул Ласкай, все споры наконец были разрешены и в Лесу Трех Ветров воцарился мир. Однако его обитателей по-прежнему беспокоила неустанная людская возня вокруг холма.

— Скоро все здесь будет не так, — изрек однажды Гар. — Да, скоро, очень скоро. Этих мест и не узнаешь.

— И что же вы, барсуки, намерены делать? Уйдете отсюда? — поинтересовалась О-ха.

— Поживем — увидим. У нас еще есть время. Ну а ты что надумала?

— Мне податься некуда. Останусь с вами. Здесь хотя бы есть с кем словом перемолвиться, а это не так мало.

К собственному удивлению, лисица довольно быстро привыкла к изменившемуся облику родных мест. Пришлось запомнить новые ориентиры и приметы, но это не заняло у нее много времени. В том, что земля вокруг была разворочена, она нашла даже преимущества — теперь ей ничего не стоило наловить себе вдоволь вкусных червей.

Правда, люди уничтожили все звериные тропы, и главные, и менее важные. Теперь древние пути исчезли, перепутались и смешались. Из-за того что люди понастроили повсюду собственных дорог, животным пришлось оставить свои, проторенные лапами многих поколений. Впрочем, многим зверям претила даже мысль о том, что можно изменить тропам предков.

Однажды О-ха обнаружила, что новая людская дорога перерезала одну из важнейших лисьих троп. Не долго думая, лисица ступила на бетонное покрытие, хотя по шоссе беспрерывно сновали машины. Лисий путь пролегал здесь тысячи зим и тысячи лет. Неужели из-за того, что каким-то людям вздумалось построить здесь бетонку, она свернет с привычного маршрута?

В другой раз О-ха наткнулась на стену, которая выросла буквально за ночь, перегородив звериную тропу. Под стеной, свирепо сверкая глазами, сидел барсук. Стена была не слишком длинна, и барсук мог бы спокойно обойти ее, но он не желал оставить тропу предков. И упрямец не двигался с места, хриплым голосом изрыгая проклятия и призывая все мыслимые кары на головы наглецов, дерзнувших перегородить его дорогу.

Вечером лисица обсудила этот случай с Гаром. Старый барсук задумчиво покачал головой и изрек:

— Если всякий раз, как людям взбредет в голову что-нибудь построить, мы будем сворачивать с пути, нам придется каждый день менять свои тропы. Так в мире не останется ничего постоянного. Пусть их строят что хотят, нам и дела мало. Ничего, все еще переменится. Придут времена, когда все преграды исчезнут с наших троп.

Как-то ночью, когда рабочие отправились по домам, оставив на стройке лишь пару сторожей, О-ха спустилась со склона. Она хотела осмотреть вблизи, что натворили люди. Повсюду зияли глубокие рвы, вокруг них высились горы красной глины. Лисица потрогала носом кирпичи, кучи песка и мешки с цементом и отошла прочь, весьма недовольная. Потом ей повезло — в одном из недостроенных домов, где работали плотники, она нашла целый ворох золотистой стружки. О-ха зарылась в опилки носом и глубоко вдохнула восхитительный, пьянящий аромат. Голова у нее начала приятно кружиться, — точно такое же ощущение О-ха испытала, когда однажды попробовала дурманных грибов. Потом лисица повалялась на опилках, стараясь, чтобы они пристали к ее шубе. Когда она стряхивалась, они падали с нее и кружились, точно хлопья снега. Лисица решила взобраться на строительные леса, чтобы как следует осмотреть все сверху, и с легкостью исполнила задуманное. В завершение она прошлась по дому, оставила в пустых комнатах свои метки, прогрызла какой-то мешок, расшвыряла его содержимое по полу и носом закатила бутылку в дальний угол. Домой она возвращалась с приятным чувством исполненного долга. Теперь-то ей известно все, что происходит у подножия холма. Конечно, новая живопырка не самое лучшее место на земле, но ничего особо ужасного в ней нет.

Несмотря на то что людское вторжение лишило приюта миллионы насекомых, сотни зверей и птиц, заставив их сняться с насиженных мест, летняя жизнь в Лесу Трех Ветров шла своим чередом. Мотыльки и бабочки кружились вокруг благоухающих цветов, мамаши землеройки, готовые дать яростный отпор любому, кто посягнет на их потомство, вели сквозь заросли трав цепочки детенышей — каждый из малышей держал в зубах хвостик того, кто шел впереди. Пучеглазые стрекозы порхали над прудами, а канюки высматривали добычу над лесами и полями. Выдры путешествовали по рекам и заводям, а нутрии деловито выкапывали на окрестных полях лук и свеклу, отнюдь не собираясь благодарить людей за угощение. Над берегами реки синими стрелами проносились зимородки, а меж корней водяных лилий мелькали разноцветные гребни тритонов.

Там, где железные зубы машин не тронули землю, законы жизни и смерти оставались незыблемыми. И все же разрушения, учиненные людьми, вынудили многих животных покинуть родные края, отправиться на поиски лучшего и найти взамен свою смерть. Население Леса Трех Ветров и его окрестностей с каждым днем убывало — к исходу лета оно составило лишь половину прошлогоднего. Некоторые виды животных исчезли из этих мест безвозвратно.

Три ночи спустя после посещения стройки О-ха приснился сон. Кошмар, ужасом сдавивший ей горло, заставивший сердце лихорадочно колотиться…

Ей снилось, что она бредет по залитой светом равнине. Вдруг, откуда ни возьмись, что-то черное преграждает ей путь…

Тяжелый летний зной повис над полями, словно придавив землю невидимой тяжестью. Над высохшими, потрескавшимися канавами жужжали тучи мух. Зверям, которые вышли на промысел, то и дело приходилось отдуваться: им казалось, что носы их облепила влажная паутина. Сожженная трава хрустела, как сухая солома.

Через пыльный свой между усадьбой и стройкой пробирался рыжий лис. По виду он несколько отличался от тех, что обитали в этой местности. Мех у него был на редкость темный, поступь твердая, уверенная, голову лис держал высоко и гордо. Жители своего, удостоившие пришельца лишь беглыми взглядами, вполне могли принять его за шалопута. Однако каждый, кто присмотрелся бы к путешественнику получше, непременно заметил бы, что лис так и рыскает вокруг внимательными, оценивающими глазами. Он не просто осматривал окрестности, но выбирал место, подходящее для того, чтобы остаться в нем на всю жизнь. Если Камио и стал шалопутом, или, как говорили у него на родине, долгобродом, к этому его вынудили обстоятельства. У него не было истинного пристрастия к бродяжничеству, и в душе он оставался сидуном, лисом, который стремится пометить участок величиной с квадратную милю и сказать себе: «Это моя земля. Мой дом. Здесь я буду жить. Здесь я умру».