Трудная ноша. Записки акушерки - Лиа Хэзард

Администраторша почему-то по-прежнему торчала в дверях.

– У нее на шее собачий поводок, – с неприкрытым удовольствием сказала она, выкладывая на стол толстую медицинскую карту и отправляясь назад в комнату ожидания.

«Ладно, – подумала я, откидываясь на спинку стула, – в конце концов, это наша работа». Время от времени к нам обращались женщины со всякими необычными предпочтениями, и даже явись пациентка в полной садо-мазохистской экипировке – с собачьим поводком, в кожаной маске и тому подобное, – я бы не удивилась. Собственно, это были бы еще цветочки по сравнению с историями, которые я слышала в сестринской. «Ерунда, – подумала я, пододвигая карту к себе поближе. – Посмотрим, что у нас тут… Джустина». Я пробежалась по записям: первая беременность, двадцать девять недель, в детстве операция на сердце, но с тех пор ничего особенного. Недавно проходила УЗИ, ребенок развивается нормально, плацента на положенном месте. Никаких отклонений. Я поглядела на часы и встала из-за стола; было 12:46 и, при некоторой удаче, я могла быстро разобраться с Джустиной и успеть пообедать, прежде чем возвращаться в приемное к вечернему часу пик.

В комнате ожидания оказалось еще несколько пациенток – розовощеких женщин на разных сроках беременности, листавших потрепанные журналы, попавшие в отделение много месяцев назад, – но только одна из них с поводком на шее. Увидев ее, я сразу поняла, что администраторша все преувеличила ради пущего эффекта: на самом деле поводок, длинная грязная желтая лента, был просто переброшен у нее с одного плеча на другое. С учетом непромокаемого плаща и видавших виды резиновых сапог я сделала вывод, что моя пациентка явилась в больницу непосредственно из лесу или из парка. Возможно, она слишком торопилась, и поэтому не заметила на шее поводка – в пользу этой версии говорили также мелкие веточки, запутавшиеся в ее темных кудрявых волосах. Удивительно, что у ее ног не сидел лабрадор, который замечательно дополнил бы картину. «Как будто ее протащили через живую изгородь за домом», – подумала я, а потом вслух позвала:

– Джустина?

Никто не поднял головы. Я что, ошиблась? Наверняка это женщина с собачьим поводком. Я еще раз обвела комнату взглядом. Женщина, которую я считала Джустиной, продолжала смотреть в пол; густые волосы скрывали ее лицо.

– Джустина? – позвала я еще раз, громче, обращаясь непосредственно к ней.

Другие пациентки переглянулись и вернулись к своим журналам. Возникла молчаливая пауза, а потом медленно, с трудом, будто каждое движение заставляло позвонки в ее шее хрустеть от напряжения, Джустина подняла голову и посмотрела на меня пустыми глазами с расширенными черными зрачками, похожими на бездонные дыры в голове. Щеки у нее запали, губы побелели. Она закашлялась – неудержимо, вся содрогаясь – и невольно зажмурилась; по всему телу пробежала дрожь – верный признак инфекции. Глаза открылись снова, но смотрели на меня словно откуда-то издалека, и тут она прошептала:

– Я Тина.

А потом:

– Это я, – словно едва помнила собственное имя.

Я взяла Тину под руку и повела в свой маленький кабинет, где она непонимающим взглядом обвела кушетку для осмотров, мой рабочий стол и плакаты о грудном вскармливании на стенах. Жестом я показала ей на стул, и она кое-как присела, а ее дутое пальто при этом издало громкий звук, напоминающий выдох.

– Джустина… Тина, я так понимаю, что вы пришли на плановый осмотр в связи со сделанным УЗИ, но выглядите вы неважно. Как вы себя чувствуете?

Она повернула ко мне голову – медленным, мучительным движением, – и поморщилась.

– Мне уже четыре дня как-то нехорошо. Наверное, немного простыла или легкий грипп.

Голос у нее был тонкий, звенящий, с небольшим акцентом, кажется, польским. В последние годы по всему городу открывались польские магазинчики – склепы, – где отоваривалось эмигрантское население; вялость Тины являла собой разительный контраст с крепкими, пышущими здоровьем девушками, которые выкладывали пирамидами фиолетовые сливы и плетеные белые батоны на прилавке перед склепом возле моего дома.

– У меня головные боли и кашель, – продолжала она. – И постоянно усталость. И еще…

Она поднесла трясущуюся руку к ключице; поводок так и болтался у нее на шее.

– Горло? – подсказала я.

– Нет, грудь. В груди болит. Но в понедельник по утрам я работаю, выгуливаю собак – знаете, когда хозяева не могут их вывести, и поэтому сегодня тоже ходила в парк, а там очень холодно. Потом надо было скорее бежать сюда, на осмотр. Мне просто надо выспаться. Это обычная простуда.

Она слабо улыбнулась, и я ответила ей неискренней короткой улыбкой, одновременно пододвигая к себе аппарат для измерения давления и градусник.

– Тина, не могли бы вы снять рукав пальто, чтобы я измерила давление?

Она подчинилась и с большим трудом высвободила руку из свитера и пальто, обнажив восковой бледности кожу. Подняв ее ладонь, чтобы продеть в манжетку, я ощутила, что пальцы Тины холодные, как лед; ногтевые ложа казались голубыми. Озноб, плохая циркуляция крови, пустые глаза: «Если это “легкий грипп”, – подумала я, – не хотелось бы мне познакомиться с тяжелым». Автоматическая манжетка надулась, и аппарат подтвердил мои нараставшие опасения, подав сигнал тревоги: давление 90/48, пульс 51. Я сунула градусник под сухой, обложенный язык, и стала следить за тем, как поднимается и опускается ее грудь, подсчитывая вдохи, частота которых подскочила до 33 в минуту, пока градусник не запищал, оповещая о результате: 38,7.

Считается, что у пациентов на пороге смерти возникает острое чувство страха помимо прочих очевидных и грозных симптомов заболевания, из-за которого они умирают. Однако мало кто знает, что акушерки испытывают то же самое чувство, когда состояние их пациенток начинает ухудшаться. Акушерка и пациентка связаны между собой, как две кинозвезды, которых привязали к железнодорожным путям перед летящим в их сторону локомотивом. Пока я записывала показатели Тины в табличку на столе – и каждый из них означал «красный флаг», сигнал к немедленным действиям, – это фаталистическое чувство впервые за все время работы с такой силой вспыхнуло у меня внутри; я практически слышала грохот приближающегося состава.

«12:58, – записала я. – Пациентка госпитализирована в приемное отделение».

– Тина, – обратилась я к ней, стараясь, чтобы голос звучал как можно уверенней, – думаю, у вас действительно может быть грипп, и вы очень больны. Вы моя последняя пациентка на сегодня, поэтому сейчас я отведу вас в отделение, где вам обеспечат необходимое лечение.

– Прямо сейчас?

Она перевела на меня глаза, словно взвешивая мое предложение, – казалось, оно едва дошло до нее из-за спутанности сознания, – и я почти слышала, как ворочается ее усталый мозг, пытаясь переварить