Люди сумрака - Кармаль Герцен

С каждым днем Лили-Белла все больше мрачнела и замыкалась в себе. Я не тяготилась ее присутствием, не избегала ее ради призрачной встречи с живыми, но чувствовала, что мы все больше отдаляемся друг от друга.

Я поняла, что не в моих силах избавиться от навязчивого желания видеть обратную сторону реальности. Я устала от мертвых. Я хотела вновь стать живой.

Настоящее

Кассандра Гринч сидела в кабинете напротив меня, закинув ногу на ногу. Несмотря на притаившиеся в уголках глаз и у рта морщины, для женщины, вплотную приблизившейся к отметке в шестьдесят лет, миссис Гринч выглядела просто роскошно. Шейле Макинтайр стоило бы поучиться у своей матери, как стареть достойно. Дорогие туфли на высоком каблуке, строгий деловой костюм, обтягивающий стройную фигуру, чуть прищуренные глаза, словно выискивающие в тебе малейшие изъяны, прическа — идеально гладкая, ни одного выбившегося волоска.

Истинная адвокатесса. Я так и представляла ее в кожаном кресле мэра Дейстера. Не удивлюсь, если эти фантазии и ей не были чужды. Хотя, прямо скажем, в ее возрасте мечтать о стремительном взлете карьеры несколько поздновато…

— Как я понимаю, вы все еще не поймали убийцу моей дочери, — хорошо поставленным голосом сказала Кассандра Гринч.

— Мы этим занимаемся, — ответила я дежурной фразой.

— Очевидно, недостаточно активно.

Я равнодушно промолчала — подобными инсинуациями меня не пронять.

— Миссис Гринч, вы знали, что Эмили раньше резала себе руки?

Маска снежной королевы треснула, обнажив истинное лицо Кассандры Гринч — матери, потерявшей своего дитя. Знаю, это неуместно и совершенно по-детски, но я была довольна тем, что хотя бы на несколько минут сумела сбить спесь с этой великосветской особы.

— Видимо, не знали, — кивнув, сказала я.

— Эмили росла проблемным ребенком, — глухо ответила она. — Зациклилась на мысли, что Шейлу я люблю больше, чем ее. Знаю, я не могу называться примерной матери — слишком много сил и времени я отдавала работе, иногда и в ущерб собственной семье… к сожалению, это понимание пришло ко мне слишком поздно. Я не замечала, что происходит с Эмили — до истории с избиением той девочки из школы.

— Фиби Гордес, — подсказала я. Уверена, она и имени-то ее не помнила.

Адвокатесса с усилием кивнула.

— Мне с трудом удалось замять скандал — это едва не стоило мне работы. Я думала, понимание того, что Эмили едва не отняла жизнь у человека, хоть как-то ее образумит… Она и впрямь стала… сдержаннее, но проклятая авария…

Она прервала себя на полуслове. Вызвала секретаршу, приказала (не попросила, просьбы таким тоном не высказывают) стакан воды, мне же ни чая, ни кофе не предложила. Иного я и не ожидала.

Только осушив стакан на половину, продолжила прерванный монолог.

— Когда Эмили лишилась возможности ходить, она окончательно замкнулась в себе. Отстранилась от семьи, порвала все связи. Даже тех немногих друзей — в основном, по институту, — кого я не против была видеть в своем доме, и кто подходил под определение «нормальных», она от себя отрезала — жалостью к себе и вечным плаканьем в жилетку. И нас постоянно доводила. Это было невыносимо — при ней нельзя было говорить о хороших новостях, иначе начиналась самая настоящая истерика, всегда заканчивающаяся теми же словами, но в разной вариации — что отныне она инвалид, а мы, пока она страдает, наслаждаемся жизнью. Упражнения, которые прописывал ей доктор для того, чтобы встать на ноги, не помогали. Но знаете, что я вам скажу? Для этого нужно было каждый день пересиливать себя. Каждый день проходить через дикую боль, через нежелание вставать и заниматься. Эмили была на это неспособна. Все, что она могла — это беспрестанно жалеть саму себя и ненавидеть весь окружающий мир. В этих двух вещах она стала истинным мастером.

Кассандра поняла, что сказала лишнего. Прикрыла глаза, откинувшись на спинку кресла, обитого дорогой кожей, и сжала руками подлокотники с такой силой, что побелели костяшки.

Все, что копилось в этой женщине годами, вдруг выплеснулось на совершенно чужого ей человека. Представляю, как сильно она сейчас жалела о своей тираде.

— Миссис Гринч, а какой была в детстве Шейла?

На ее лице отразилось облегчение, несомненно, она была рада сменить тему.

— О, Шейла была сущим ангелом! Хорошенькая, отзывчивая, очень талантливая. С ней никогда не было проблем — она часто была предоставлена самой себе, как и Эмили, но, в отличие от сестры, не видела в этом проблемы и всегда находила, чем себя занять. Она рисовала, писала наивные, но милые стишки, перешла на короткие рассказы — ей тогда едва исполнилось четырнадцать. Я была уверена, что Шейла нашла свое призвание, но она снова удивила меня. Начала активно сниматься в школьных пьесах. Ей пророчили большое будущее, и она нас не подвела. Поначалу. — Кассандра скорбно опустила уголки губ. — Потому-то я и удивилась, когда узнала, что именно Эмили решила написать книгу. В какой-то момент даже заподозрила, что ей в этом помогала Шейла, вспомнив свои детские увлечения. Как оказалось, на тот момент они практически не общались, так что ни о какой помощи и речи быть не могло.

— Как оказалось? — Я приподняла бровь.

— Меня в тот момент не было в городе. Уезжала на длительную командировку, общалась с дочерьми исключительно по телефону — даже на видеозвонки не было времени. Приехав, несказанно удивилась, узнав, что книга Эмили имела ошеломительный успех, а Шейла… такая талантливая девочка, до сих пор не могу поверить, что она собственными руками разрушила свою карьеру. — Кассандра Гринч потянулась к стакану. Золотое кольцо с огромным рубином — дорогая, но совершенно безвкусная вещица — стукнуло о стекло. Адвокатесса осушила стакан до дна и сказала едва слышно: — Я совсем перестала узнавать своих девочек.

Уже в дверях я спросила, подозревая, каким будет ответ:

— Эмили завидовала сестре… в детстве? Таланту Шейлы, тому, что к ней тянулись люди?

Мой вопрос удивил миссис Гринч.

— Я… даже не знаю, никогда об этом не думала.

Я кивнула. Я получила ответ на свой вопрос — в тот самый момент, когда по выражению ее лица и секундной запинки поняла, что она лжет.

Значит, все же завидовала.

Попрощавшись, я покинула кабинет Кассандры Гринч. Дальнейшие расспросы были практически бессмысленны — недостающие кусочки пазла встали на свое место.

Две сестры. Две посланницы света и тьмы. Одна — красавица, любимица остальных, душа компании. Талантливая и сильная личность. Другая — угрюмая, ненавидящая всех и вся. Пыталась заглушить душевную боль физической и резала руки. А затем — некий переломный момент, после которого поменялись не только судьбы двух сестер, но и их характеры. Грубиянка превратилась в обожаемую всеми особу, писательницу, вдохновляющую людей своим примером. Всеобщая любимица — и в школе, и на экране — растеряла весь свой талант и скатилась до банальной обнаженки. А еще любовь к причинению боли, вдруг передавшаяся от Эмили Шейле. Ведь именно на запястьях Шейлы я обнаружила свежие порезы.