Адвокат инкогнито - Наталья Борохова

– Но зачем ей это нужно? Зачем компрометировать твоего мужа? Да еще таким странным способом…

– А зачем, скажи, порядочной женщине, в жизни которой произошло такое несчастье – а это ведь несчастье, ты согласен? – обращаться в газету и трубить на весь мир о своем позоре? Испокон веков женщины-жертвы, как правило, скрывали факт изнасилования даже от самых близких людей. Я уж не говорю о тех несчастных, которые, не в силах пережить позор, сводили счеты с жизнью. Конечно, сейчас многое изменилось, и не каждая несчастная решится после такого постричься в монахини и дать обет безбрачия. Но все-таки сообщать об изнасиловании публично не позволяет элементарный стыд. Однако эта женщина – исключение из правил, и ее финт с газетой наводит на размышления. Ты не находишь?

– Да, конечно, очень нетипично. Но в принципе не запрещено. Может, она желает заклеймить своего обидчика всеми возможными способами, не желая лить слезы в одиночестве?

– Ей нужна шумиха, скандал. Понимаешь? Она не стремится привлечь к себе внимание, а выставляет на всеобщее обозрение Аркадия. Чего она хочет? Чтобы его заклеймили принародно? Ей что, мало уголовного дела? Ей мало того, что его осудят, может быть, даже лишат свободы? Его сошлют на зону, где ему не выжить с такой позорной статьей. Мой муж – умный, тонкий и интеллигентный человек. Что с ним там станется? Разве он найдет общий язык с другими зэками? Но и этого ей мало, женщина желает уничтожить его полностью. Как личность. Мечтает ославить его на весь город, область. Да что там область! Аркадий – ученый с громким именем. Каково ему будет строить карьеру после того, как он вернется домой? Если еще вернется…

– Пусть так, – нетерпеливо дернул головой Виктор. – Но чего ты, ради всего святого, хотела от нашего обормота Стаса? Какое еще опровержение? Зачем оно тебе понадобилось?

– Я посчитала, что информация является преждевременной.

– Да, но уголовное дело уже возбуждено и, как я понимаю, почти расследовано. У нас в стране гласность. Мы информируем читателей о новостях, в том числе в сфере наиболее громких расследований. Мне прискорбно об этом говорить, но похоже, что дело твоего мужа еще попадет на передовицы всех ведущих газет. Шила в мешке не утаишь.

– Да, но ведь адвокат обещает, что процесс будет закрытым, – возразила Виктория. – Значит, информация тоже будет закрытой.

– Отнюдь, – покачал головой главный редактор. – Спроси у своего адвоката. Он наверняка подтвердит, что процесс объявляется закрытым вовсе не для того, чтобы соблюсти интересы насильника и сохранить его инкогнито. Защищать от огласки будут имя пострадавшей. Ведь, как ты верно заметила, для женщины это позор.

– Значит, писать будут только о нем?! – возмущенно воскликнула Соболева. – А она даже не пострадает?

– Она уже пострадала, – мягко напомнил Виктор. – Сожалею, Виктория, но все именно так. Более того, я, как опытный газетчик, вижу, что из материала можно раздуть сенсацию: примерный отец семейства, видный ученый совершает нечто такое, что не укладывается в голове обывателя. Боюсь, для того чтобы показать всю глубину его падения, газеты займутся и тобой. Красивая молодая женщина, профессор, мать двоих детей, телеведущая и прочая, прочая… живет с мужем-насильником. Интернет взорвется от сплетен, вам приплетут такое, что и во сне не снилось.

– Господи, о чем ты говоришь? – воскликнула Виктория. – Ты понимаешь, что это разрушит мою жизнь, жизнь моих детей? Что нам останется после такого? Уехать из страны?

– Я понимаю тебя. Но как мне тебе помочь? Дать, как ты просишь, опровержение? Как верно заметил Стас, нет никаких оснований. Однако я готов закрыть глаза и сделать так, как ты просишь. Только не кажется ли тебе, что это тактически неверный шаг? Опровержение лишь усилит интерес к вашему делу и привлечет к нему внимание тех, кто по недоразумению пропустил первую заметку. Тебе оно надо?

– Значит, ничего нельзя сделать? – чуть не шепотом, в котором звучали слезы, спросила Виктория.

– Обещаю, что наша газета будет стоять в стороне от всей шумихи. Хотя, как я уже говорил, материал – лакомый кусочек… Я готов дать тебе трибуну для выступлений, если ты вдруг пожелаешь подать дело совсем с другой стороны. Что еще…

– Спасибо, Виктор, уже немало, – слабой улыбкой поблагодарила Виктория, словно только сейчас осознав глубину катастрофы, в которую ей суждено погрузиться с головой благодаря чудесному принципу под названием «Гласность».

– Конечно, я сохраню твое инкогнито для моих журналистов. Пусть ты и останешься для них безымянным профессором университета, которого я всегда рад видеть у себя, что бы там вокруг тебя ни происходило. Ведь ты еще придешь?

В его голосе звучало ожидание. Виктория не посмела ответить отказом. Во всяком случае – не сейчас.

Уходя, она уносила в сумочке маленькую белую визитку, на которой, помимо всех обычных реквизитов, значился еще и домашний телефон Виктора, написанный на обратной стороне знакомым размашистым почерком…

Может быть, звучит странно, но Аркадий привык к размеренному ходу следствия и даже сумел приспособить под него свою жизнь.

Для Соболева мало что изменилось. Он так же по вечерам готовил конспекты лекций, проводил занятия в университете, обсуждал с коллегами планы на очередную научную конференцию. В семье тоже все казалось спокойно. Маша и Петя ни о чем не подозревали, а Виктория успокоилась и даже нашла в себе силы встать на его защиту.

Хотя, конечно, он понимал, что его нынешнее положение, его свобода – не более чем иллюзия, которая так же непрочна, как карточный домик, и разрушится по первому же мановению властной руки. Следователь, а за ним и судья легким росчерком пера решат за него его же судьбу на ближайшие годы, и он отправится в тот мир, который уже показал ему свою сущность.

Те два дня, проведенные в изоляторе временного содержания, стали для него своего рода откровением, страшным потрясением, пережить которое ему удалось с трудом. Как можно жить в таком кошмаре целые годы: есть, спать, общаться, улыбаться, когда это необходимо, выполнять нехитрую работу, участвовать в тюремной самодеятельности, писать бодрые письма домой, ему представлялось плохо. Да, честно говоря, он старался об этом не думать. Спрятать голову под крыло, где уютно и тепло, где не властны пролетающие над тобой ветры, – позиция страуса, которая ему сейчас оказалась самой близкой.

И вдруг его хрупкий мир был потрясен до основания известием о том, что следователь планирует провести очную ставку с потерпевшей. Аркадий ощущал себя так, как чувствует себя обычно жертва, которой предстоит еще раз, лицом к лицу, встретиться со своим обидчиком. Он не говорил жене, как, впрочем, не решился признаться и адвокату, что предстоящая встреча пугает его, что он чувствует ужас при мысли о том, что ему придется опять увидеть ту женщину, слышать ее голос, ощущать на себе ее взгляд, полный… ненависти. Чего же еще? Она винит его в том, что произошло. И хочет свести с ним счеты. Маленькая заметка в газете уже показала, что женщина способна на все. Она желает мстить и не остановится, пока не втопчет его в грязь, утрамбует ногами землю и водрузит на том месте крест…