Перелетные свиньи - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– А что она делала у Моди?

– Не у Моди. У себя. Когда Джерри с ней поговорил, то есть она с ним поговорила, он вернулся к лорду Эмсворту, а тот подумал и сказал: «Вторая дверь справа? Я имел в виду вторую слева».

Галли горестно крякнул.

– Кларенс как живой, – сказал он. – Некоторые считают, что его уронила нянька. Но думаю, он управился сам. Не мешай природе – и пожалуйста, она сформирует человека, который говорит «справа», когда имеет в виду «слева». Джерри рассердился?

– Не без этого. Собственно, он назвал лорда Эмсворта старым ослом. Расстались они сухо. Теперь нет никакой возможности подружиться с любимым хозяином и заметить при случае: «Брат мой, не одолжишь ли две тысячи?» Что ж, пойду к озеру.

– Зачем?

– Утоплюсь. Надо же занять время.

Не успел Галли заметить, что это недостойно Доналдсонов (он только пощелкал языком, в виде вступления), как на террасу вышел горестный Джерри.

– А, Джерри! – сказал Галахад. – Я вот рассказываю Пенни про дело Воспера – Солт, а она – про вас с нею. Печально, печально. Что собираетесь предпринять?

Джерри скорбно поглядел на него.

– Вернусь в Лондон.

– Смешно!

– А что же еще?

Галли фыркнул, сокрушаясь о молодом поколении, у которого начисто нет воли к победе.

– Торчать тут. Кто знает, что будет завтра? В Лондон, еще чего! Вы переедете в «Герб Эмсвортов» и будете ждать, как все повернется.

Джерри немного повеселел.

– А что, хорошая мысль…

– Блестящая, – поправила Пенни. – Ты можешь пробираться сюда, ко мне.

– Могу.

– Например, в розовый сад.

– Очень хорошо! Ожидай меня среди роз, когда солнце встает поутру. Идет?

– Еще бы!

– Пенни!

– Джерри!

– Давно пора, – сказал Галли. – Ну вот, дорогой мой. Отчаиваться – глупо, пора бы знать. Пенни давала мне ваши книжки, и больше всего мне понравилось, что ни убийцы, ни мексиканцы, ни кобры не могут помешать истинной любви. Помните, у вас, в «Пиве для Барни»? Герой отвоевал свою девицу у злодеев, перед которыми сестра моя Констанс – просто ангел. Что ж, не хочу мешать. Пока.

Он ушел, бодро думая о том, что самое время потолковать с Конни. Предубеждение против грубых свар куда-то исчезло. Свары он хотел, и чем грубее, тем лучше.

Назавтра, в девять часов вечера, Бидж сидел у себя и пытался утишить портвейном то смятение, которое породили в его душе недавние дела. Портвейн, всегда помогавший без промаха, почему-то утратил свои волшебные свойства.

Бидж не был малодушен, был – услужлив, но всему есть пределы. Когда вводишь племянницу в дом под чужим именем и перетаскиваешь с места на место украденную свинью, можно и устать. Глаза у Биджа были в черных кругах, при каждом звуке он вздрагивал. Ко всему этому его нежное сердце не могло вынести, что все вокруг страдают.

Недавняя беседа с Пенни очень огорчила его, вид лорда Эмсворта – еще больше. Прислуживая за обедом, Бидж понимал, что не только хлеб, но и все блюда обращаются для него в пепел.{35}

Мистер Галахад и тот был невесел, а Моди, которая бы внесла какую-то радость, уехала в Матчингем. Единственным утешением была болезнь леди Констанс. Она заразилась от брата и лежала в постели.

Бидж наполнил еще один бокал, третий. Портвейн был старый, прекрасный – казалось бы, пляши вокруг комнаты, разбрасывая розы, но нет. Проку было не больше, чем от ячменной воды. Он думал над тем, где найти отраду, если портвейн не помогает, как вдруг увидел, что уединение его нарушено. В комнату входил Галли, и на его выразительном лице дворецкий увидел что-то вроде надежды.

И не ошибся. Весь день, особенно обед, Галли посвятил проблемам, которые встали перед небольшой группой мыслителей. Мозг его был натренирован долгим общением с членами клуба «Пеликан», а это немало. То, что Бидж принял за печаль, на самом деле было мыслью. Теперь она принесла плоды.

– Выпиваем? – спросил Галли, косясь на графин. – Налейте и мне. О Господи! Да это урожай девяносто восьмого года! Хорошо живете, Бидж. А почему бы вам не жить хорошо? Сотни раз я говорил, что равного вам нет. Описывая вас, я обычно употребляю прилагательные «стойкий» и «верный». Если меня спрашивают, я говорю… что я говорю?.. Да! «Бидж никогда не откажет другу, он пойдет в огонь и в воду, он…»

Нельзя сказать, что Бидж побледнел – такие лица, цвета вишни, бледнеть не могут. Скажем иначе: на гостя он смотрел точно так, как ягненок из Шопенгауэра смотрит на мясника.

– Еще… еще что-нибудь, мистер Галахад? – едва проговорил он.

Галли сердечно рассмеялся:

– Ну что вы! Разве что…

– Сэр?

– Можно поймать Бурбона и пытать, чтобы выдал, где Императрица. Как, готовы?

– Нет, сэр.

– Запереть его в холодном подвале?

– Нет, сэр. Простите.

– Ваше дело, дорогой, ваше дело. У каждого свои вкусы. Придумаем что-нибудь еще. А, вот! Моди действительно выходит за молодого Парслоу?

– Да, сэр.

– Он ее любит?

– По ее словам, очень любит, сэр.

– Тогда ее слово для него – закон.

– Вероятно, мистер Галахад.

– Ну что ж, все просто. Пусть выведает у него, где наша свинья. Если захочет, сможет. Вспомните Самсона и Далилу. Вспомните…

Мы не знаем, какие примеры привел бы Галахад, ибо раздался звонок, а телефон, аппарат вредоносный, может затворить уста самому отъявленному златоусту.

Бидж подпрыгнул, опустился на пол и взял трубку.

– Бландингский замок, – сказал он. – У телефона дворецкий лорда Эмс… О, добрый вечер, сэр… Да, сэр… Хорошо, сэр… Это мистер Вейл, мистер Галахад. Он просит передать мисс Доналдсон, что уезжает из «Герба»…

– Дайте-ка трубку, – резко сказал Галли.

– Уже отбой, сэр.

– А где этот Вейл? Куда он переезжает?

Бидж подошел к столу и дрожащей рукой наполнил четвертый стакан.

– Он снял коттедж, сэр.

– Да? Где же? Какой коттедж?

Бидж выпил. Глаза у него совершенно вылезли.

– «Солнечный склон», сэр, – с трудом проговорил он.

Клуб «Пеликан» тренирует своих сынов. Посещая его год за годом каждую субботу, человек закаляется, и почти ничто не может поразить его. Галли вздрогнул, да, – но член «Атенеума» просто ударился бы головой о потолок.