Город над бездной - Алина Борисова
Шрифт:
Интервал:
Порой нам доверяли разносить обеды, но чаще – мыть полы, выносить судна за лежачими больными, а как-то раз – даже приводить в порядок потекший на больничной кухне холодильник.
Суббота была в больнице мертвым днем. Не работали процедурные, не было никого из врачей, кроме дежурных. Было тихо, пусто и скучно. Наверное, было бы значительно познавательней проходить практику в один из будних дней, когда жизнь в больнице кипит, больные проходят обследования, посещают различные процедуры, по утрам бывает полноценный обход, и врачи назначают лечение, и отслеживают, как оно продвигается. Но будни были, видимо, расписаны за студентами остальных пяти курсов, а нам досталось тосковать по субботам.
Было начало декабря. Мы с Марийкой стояли у окна в коридоре, лениво разглядывая, как падает снег. Он летел неспешно, огромными белыми хлопьями, и столь же неспешно летели минуты, почти не приближая время нашего освобождения. Марийка мечтала о тихой уютной анатомичке с таким родным запахом формалина, где в большом ведре ждали ее недоизученные мышцы, с трудом узнаваемые после слишком активного знакомства со множеством пинцетов, а то и рук, но такие необходимые для успешной сдачи экзамена. Я мечтала о «спать». То блаженство, что скрывало в себе это слово, было таким заветным, но таким недостижимым. Чем ближе приближалась зачетная сессия, тем сильнее груз недоученного, недочитанного и недосмотренного ложился на мои, уже трещащие, плечи, и засыпала я ближе к утру, раздавленная так и не побежденным учебником анатомии, а еще были всяческие химии, биология, и даже незабвенная история нашего славного отечества. И все это требовалось когда-то учить, а мы стоим здесь, и рассматриваем снежинки, потому что кто-то когда-то решил, что студентам сызмальства надо быть как можно ближе к будущему месту работы. Чтоб проникались, так сказать.
Я проникалась. Еще утром, когда я мерила давление, одна из женщин в пятой палате пожаловалась мне на боли в области живота. Я честно подошла на пост, и сказала об этом сестре. Сестра раскладывала таблетки по маленьким стаканчикам, и вяло отмахнулась, что попозже непременно глянет.
– Им просто скучно, – заверила она меня, – вот они и придумывают себе развлечения. Ты лучше сходи на третий пост, попроси карту той, что мы в первую палату-то положили. А то они ее-то к нам перевели, а назначений ее у меня нет – какие я ей таблетки-то должна класть?
Потом нас отправили перетаскивать привезенное из прачечной белье, затем мы отчитывались о результатах своих измерений… Но в палату к той женщине я все же заглянула. Узнать, была ли сестра.
– Нет, не заходила. Да уже и не надо. Все прошло. Видно, съела чего не то.
И вот теперь мы стоим и любуемся на снег. Тетка, абсолютно позеленевшая и почти теряющая сознание, безнадежно борется с приступами рвоты, пойманные за руку Алена с Вероникой пытаются ей как-то помочь, и одновременно прибрать следы бедствия, а сестра Агата бодро носится по отделению в поисках дежурного врача. Вот и у нас не скучно!
Пришла врач. Уже через минуту выглянула из палаты и бросила на пост:
– Звони хирургам.
На шум стали стягиваться однокурсники. В палату нас не приглашали, но мы стояли напротив, пользуясь тем, что дверь никто не закрывал.
– Разрешите, – до боли знакомый голос. Вежливый, спокойный, негромкий.
Народ послушно расступается. Он стремительно проходит мимо, ни на кого не глядя, передо мной лишь на секунду мелькает его профиль, и вот я уже гляжу на его спину в хирургическом халате, на обнаженную шею – все волосы убраны под шапочку. Но ведь не в длине волос дело, и вот народ уже выдыхает завороженно, словно глотнув амброзии:
– Вампи-ир!
А он уже склоняется над больной с улыбкой светлой, словно явился на свидание с возлюбленной, чуть касается ее лба, убирая оттуда пряди слипшихся от пота волос. И это касание словно останавливает рвотные позывы, уменьшает боль, и вот она уже смотрит на него, завороженная, пойманная в плен неземным светом его глаз. И этот свет отражается в ее лице, уже не таком обморочно-зеленом, как всего минуту назад.
– Все будет хорошо, – шепчет он ей нежно, почти любовно. – Да, – кивает на невысказанный вопрос доктора.
И оборачивается к дверям:
– Мальчишки, быстро гоните сюда каталку. Остальные – четыре шага назад.
Мы послушно отступаем к окну, Ромка с Лешей уверенно мчатся за каталкой, словно им в голову заложили не только точный маршрут, вплоть до количества шагов, но и скорость, с которой эти шаги следует совершать.
Девчонки восторженно мнутся у окна:
– Боже, какой он красавец!
– А выглядит таким молоденьким!
– Скорее бы в хирургию перейти, с таким вампиром там будет не жизнь, а сказка! – вздыхает наша первая красавица Алиска.
– А чем тебе с ним в универе жизнь не сказка? – раздраженно интересуюсь я. Вот развели курятник. Ну подумаешь, вампир пришел. Так не к нам же.
– А при чем здесь универ, Алентова, окстись! Мы вообще-то о вампире говорим, а ты о чем? Об учебнике анатомии?
– Гистологии! Это ж наш упырчик, факультетский. И если он тебе так нужен, зайди к нему в кабинет, там у секретарши специальная тетрадочка лежит, запишешься к нему на званный ужин. Он мальчик не жадный, он друзей ради тебя соберет, и будешь ты лежать посередь стола, вся в вампирах и без единой капли крови!
Алиса раздраженно передергивает плечами и отворачивается. Кто-то фыркает, представив себе закусанную до смерти красотку, кто-то раздражается вульгарностью речи. Марийка смеется:
– Как ты его назвала? Упырчик?
Тут прыскает и кто-то еще.
Мальчишки меж тем пригнали каталку. Доктор Ставэ аккуратно просовывает руки под плечи и ноги больной и очень легко, словно пуховую подушку, поднимает ее с кровати и осторожно кладет на каталку
– Поехали ко мне в гости, – говорит он ей, – у меня интересно.
И уже совсем другим тоном мальчишкам:
– Быстро на третий во вторую операционную!
Каталка выезжает. Анхен выходит следом, но не поворачивает к лифтам, а идет прямо на меня. И останавливается меньше, чем в полушаге, заставляя вжиматься в стену.
– Скажи мне, светлейшая дева, – начинает он столь медленно и спокойно, что хочется уже начинать отползать в сторону кладбища, – что мне делать с тем фактом, что у меня очень хороший слух?
– Ухудшать? – пробую предложить я. Прямой наезд всегда заставлял меня вставать на дыбы.
Его брови чуть вздрагивают, но голос остается неизменным:
– Я все-таки вынужден настаивать на извинениях.
– Нижайше прошу светлейшего куратора извинить меня за неудачный выбор слов и выражений.
– Нижайше? – переспрашивает он чуть насмешливо. – Нижайше – это на коленях.
И ненадолго опускает взгляд вниз, на ту пуговицу своего халата, возле которой будет находиться моя голова, если я последую его рекомендации. Потешается, сволочь.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!