Без жалости - Лоис Гилберт

Я подумала, что ничего удивительного в этом шуршании нет — сквозь неплотно прикрытую дверь дуло, а сена вокруг было сколько угодно.

Я уже почти освоилась с этой мыслью, как вдруг кто-то грубо схватил меня сзади за плечи и с силой толкнул. В следующее мгновение я очутилась на полу, а фонарик выпал у меня из рук и откатился в сторону. Я с шумом втянула в себя воздух, сгруппировалась, перекатилась по полу и вцепилась в человека, который на меня напал. Я сразу же нащупала воротник дубленки, а потом длинные волосы неизвестного. Я погрузила в них пальцы и изо всех сил дернула.

Неизвестный застонал от боли. Голос этого человека показался мне знакомым.

— Ноа? — воскликнула я, тяжело дыша от возбуждения.

— Боже мой, Бретт! Неужели это вы? — Его теплое дыхание овевало мне лицо.

— Какого черта вы здесь делаете? — довольно грубо осведомилась я.

— Я увидел свет и подумал, что в конюшню пытается залезть бродяга. Но вы-то, вы как здесь оказались?

— Пришла проверить, как устроены на ночь лошади, — соврала я.

Его лицо находилось в дюйме от моего, а его руки по-прежнему сдавливали мне плечи, хотя, разумеется, уже не так сильно, как прежде. Мы лежали на полу на груде опилок. Тут я впервые почувствовала исходивший от Ноа запах. От него пахло землей, седельной кожей и лошадьми. Прошло секунда, другая, но никто из нас не двигался. Неожиданно у меня появилось ощущение, что меня сию минуту поцелуют.

Ничего подобного, однако, не произошло. Ноа отлепился от меня, поднялся с пола, после чего помог подняться мне. Потом он подхватил с пола мой фонарик и направил луч на меня, будто хотел убедиться в том, что это и в самом деле я, а не какой-нибудь призрак. В свете фонаря я замигала, и он отвел луч в сторону.

— Я не сильно ушиб вас? — спросил он.

Я не видела его лица. Виден был лишь его силуэт в темноте конюшни. По правде сказать, рука у меня немного болела, но теплая куртка и опилки на полу смягчили падение, так что я, в общем, пострадала несильно. Тем не менее сердце у меня все еще колотилось как бешеное.

— Да нет. Просто напугали меня до смерти.

Ноа отдал мне фонарик, и я почувствовала себя немного увереннее. Появилось ощущение, что я хоть что-то еще могу контролировать. Свет я, однако, выключила: не хотела, чтобы Ноа видел мое раскрасневшееся, взволнованное лицо.

— Вы едва не сняли с меня скальп, — пробормотал Ноа, и, хотя в темноте его лица не было видно, я поняла, что он улыбается.

— Я не могла больше оставаться дома, — сказала я невпопад.

— Как там «сааб»? Все еще стоит?

Я кивнула, но потом сообразила, что Ноа вряд ли видел мой кивок.

— Стоит, — сказала я.

— У вас сегодня был трудный день. — Ноа говорил тихим голосом, почти шептал. — Вам надо отдохнуть.

— Да не могу я отдыхать! — на высокой ноте, едва не срываясь на фальцет, сказала я и поняла, что в моем голосе отозвались боль и пронзительное одиночество. За последние двенадцать часов все люди, которых я любила, превратились для меня в чужаков, случайных прохожих с улицы…

Неожиданно я почувствовала, что мне просто необходимо поговорить об этом с Ноа. Проглотив стоявший в горле комок и смахнув набежавшие на глаза слезы, я едва слышно пробормотала:

— Я не знаю, кому мне теперь верить…

Я слышала ровное и спокойное дыхание Ноа: вдох — выдох, вдох — выдох…

— Надо немного потерпеть. Пройдет время, и вы поймете, что стоящие доверия люди все-таки существуют…

Он коснулся моей руки, и его пальцы сомкнулись вокруг запястья. Я не знала, могу ли я полностью довериться Ноа, и уже сомневалась, правильно ли я поступила, затеяв этот разговор. Делать, однако, было нечего — что начато, то начато.

— О чем вы сейчас думаете? — спросила я.

— О том, что вы мне очень нравитесь. Мне уже давно никто так не нравился.

В полной темноте он обнял меня и поцеловал. Сначала его поцелуи были легки, как прикосновение пера, но потом он стал целовать меня крепко и страстно, отчего у меня по телу волной разлился горячечный жар, а в горле пересохло. Это старое, почти забытое ощущение напугало меня: к близости с Ноа я была не готова.

И тогда я оттолкнула его.

— Что вам от меня нужно, Ноа?

Он коснулся губами моего уха.

— Прямо сейчас? Вот этого…

— Мне нужно идти, — сказала я.

— А мне здесь больше нравится — с тобой, — прошептал он.

— Мне тоже, но я сейчас не в себе. Нервы сдают, — сказала я.

Он нежно пожал мне руку.

— Позволь в таком случае хотя бы проводить тебя…

* * *

Огонь в камине едва теплился, но все-таки света было достаточно, чтобы я могла окинуть взглядом гостиную — никого. В доме было темно и тихо, как в склепе. Поднявшись по лестнице в свою комнату, я сбросила одежду и, поеживаясь от холода, залезла в ледяную постель.

Тело мое еще помнило прикосновения Ноа, а губы горели от его поцелуев. Простыни были такими холодными, что мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он оказался рядом. Это было как наваждение. Я, женщина, которая совсем недавно оттолкнула его от себя и отказалась от его объятий, теперь, наоборот, жаждала их. Мне хотелось ощущать у себя на груди его руки, чувствовать прикосновение его живота, гладить его по длинным мускулистым ногам. Мне хотелось снова и снова впитывать в себя его запах — эту сложную смесь ароматов земли, конюшни и чистого, здорового мужского тела.

Потом меня посетила мысль совсем другого порядка.

«Интересно, — подумала я, — как Ноа удалось так тихо войти в конюшню, что я ничего не услышала? В самом ли деле он зашел туда, потому что увидел свет моего фонаря, — или же он находился там все время и кого-то поджидал?»

Я взбила подушку и плотнее завернулась в одеяло. Единственное, чего мне хотелось, — это уснуть. И побыстрее — чтобы отделаться от навязчивых мыслей, которые сводили меня с ума.

Когда я проснулась, в окно моей комнаты светило солнце, а на противоположной от оконного проема стене метались тени ветвей росших у меня под окном деревьев. Сильный ветер задувал в каждую щель оконной рамы. Никто не удосужился закрыть ставни, поэтому по всему дому гуляли ледяные сквозняки.

Обстановка у меня в комнате была спартанская: кровать, столик, лампа, бюро и выцветшие полотняные шторы, которые я никогда не задергивала. Солнечный свет, отражаясь от искристой поверхности снега, нещадно слепил глаза.

Прищурившись, я посмотрела на небо, по которому ветер гнал серо-стальные громады облаков, грозивших затянуть горизонт непроницаемой пеленой. В данный момент, однако, на небе царило солнце. Как только я проснулась, в моем сознании снова возникли образы вчерашнего дня. Воспоминания стали затягивать мои горизонты точно так же, как облака постепенно затягивали небо.