Псевдо - Виктор Крейг

Кот Шредингера.

Артем и Ева Шредингера.

Я выглядываю из окна. Слишком ясное небо, кошмарно яркое солнце – совсем не Питерская погода.

По тротуару гонимый двумя остервенело хрипящими Дикими бежит мужчина. Его ноги заплетаются. Он оглядывается – раз, он оглядывается – два, он оглядывается – три… Спотыкается и падает перед мертвым телом старика, кишки которого лежат между его ног. Тянутся из разорванного живота и закручиваются на подогретом солнцем асфальте.

Дикие набрасываются на мужчину, вгрызаются в живую и теплую плоть.

Он кричит. Вопит. Орет. Теряет голос и хрипит, как Дикий.

Мой живот урчит.

Невеселая усмешка.

– Желудку не прикажешь, – я пожимаю плечами и бреду на кухню.

Крик мужчины обрывается.

* * *

На меня смотрят две сморщенные морковки – истинные старцы моего холодильника. Немного молодняка: бутылочка соевого соуса, пустая коробка из-под яиц, две вытянутые плоские банки сардин в масле…

Я смотрю на них. Они смотрят на меня.

«Черный день» – вот и он.

* * *

Скудный ужин на лоджии… Звучит, как название картины.

Тяну за «чеку» – постепенно открывается первая банка. Рыбешки одна к одной, ждут, когда их положит себе в рот, пережует и проглотит кто-нибудь голодный.

Я голодный.

Вопрос в глазницах.

– Нет. Пока еще… – отвечаю я. – Пока еще я в своем уме.

«Чека» с металлической крышкой на моем указательном пальце. Если бы в другой руке лежала не емкость с сардинами, а ручная граната РГД-5, то в моем распоряжении было бы всего от 3,2 до 4,2 секунды. Приземлится между жрущими Дикими как раз момент взрыва… Расстояния вполне хватит. Граната не самая мощная, но парочку тварей точно заберет.

Забрала бы.

Я знаю это, потому что это знает мой отец.

Фанатичные рассказы об оружии – то, что нужно ребенку.

* * *

Сухая, почти безвкусная рыба. Масла совсем немного, его не хватает, чтобы придать влажности, и проглотить ее становится неприятным испытанием. Пережеванные рыбешки застревают комом в горле.

Приходится раздавить вилкой все кусочки в мелкую труху, разом закинуть это месиво в рот и запить полным стаканом воды. Отличный ужин.

– Да-да… Как всегда, была права… Мне стоило сходить в супермаркет… – говорю я.

Торжествующий оскал.

– Думаешь, это бы меня спасло? На какое-то время… Да, наверное… – я сажусь на раскладной стул. – А дальше что? Выходить из квартиры – самоубийство. Да и смысл? Куда идти? Ты сама видела, что происходит в городе, в стране… Везде.

Наконец-то на лице Вари отражается понимание. Я всматриваюсь в очертания ее костей.

– Знаешь что? А вдруг и тебя нет? Меня нет…. Вообще ничего нет?

Я вскакиваю со стула и бегу в комнату. Спешно ищу записку Святослава. Если ее нет… Ведь воображаемый друг не может написать послание?

Да?

– Где она? Где она?! Ага! – в руках у меня помятый лист бумаги. Пробежавшись по тексту глазами, я освежаю память о старике.

Его существование подтверждает бумажка… Ничего она не подтверждает. Не исключено, что и это тоже плод воображения.

Реальна ли действительность?

Действительна ли реальность?

Заперт ли я в собственной голове?

Волны беспокойства с лоджии.

– В порядке? Не знаю… Это как посмотреть. Хотя, как ни посмотри – не в порядке.

Волны усиливаются.

Я тащу Варю в комнату, ложусь спиной на пол и скрещиваю руки на груди. Надо мной висит одинокая лампочка на черном кривом проводе.

Черная кривая линия, как моя жизнь, тянется к источнику света, который может никогда и не загорится. Надеется. Ждет. Просто некому щелкнуть переключателем.

– Допустим, это вирус или бактерия… Чума? Холера? Испанка? Оспа? Что у нас есть… Кто-то… Эм-м-м… Превращается в… Диких. Кто-то умирает, а кто-то – нет. Но и Диких что-то убивает изнутри. Скольких мы видели сегодня? Пять? Десять? Просто блюют и подыхают.

Вопросительный взгляд.

– Да… «Дикость» может быть побочным эффектом. Тот рыжий хрен так и сказал: «Один Побочный»… А если это Rabies lyssavirus[9]? Бешенство… Дикость… Как думаешь?

Сомнение.

– А что? Биологическое оружие никто не отменял. Синтезировали вирус, провели тесты, а эксперимент вышел из-под контроля и понеслась… Или не вышел?

Задумчивость.

– Иммунитет или просто вопрос времени. Я тоже могу быть заражен, – я раскидываю руки и ноги в стороны.

Страх.

– Не тошнит. Не бойся…

От ветра с улицы лампочка покачивается. Покачивается и тень от нее на стене. Увеличенная в несколько раз, едва различимая. Призрак настоящего.

– Больше похоже на бред, чем на правду… Лечебница теперь не кажется такой чушью, да?

Недобрый оскал.

– Говорю, потому что неуверен… Обе версии мне не нравятся, в обе верится с трудом, – я встаю и отношу Варю обратно на лоджию.

Облокачиваюсь на край окна.

Внизу четверо Диких набивают свои желудки свежей плотью.

Клокочущие хрипы. Булькающие хрипы. Просто хрипы.

Затяжные и короткие. Громкие и совсем тихие.

Нервный не тот, кто стучит карандашом или щелкает ручкой, а тот, кого это раздражает.

На самом деле они оба нервные.

Хрипы раздражают. Заполняют собой мою голову и кружатся в бесконечном вихре.

– Да чтоб вас… – я беру со стола стакан и с силой швыряю его, целясь в ближайшего Дикого.

Точно в затылок – звон разбившегося стекла. Рассыпается прозрачной крошкой в лужу крови.

Тварь игнорирует и жрет, запихивая в пасть новые и новые куски мяса.

Восхищение.

– Я даже не целился, – отмахиваюсь я, но в душе улыбаюсь.

Нужно срочно кинуть что-нибудь еще. Пустая банка из-под сардин слишком легкая, а вот та, неоткрытая…

Предостережение.

– Что мне с этой банки? От голодной смерти не спасет. Отсрочит ее на день…

Я бросаю – попадание. В тот же затылок. На этот раз Дикий оборачивается и ищет глазами того, кто его потревожил. И он находит.